Костёр 1968-03, страница 60

Сбзнавая, что последует за моими словами, сказал: «Вот видишь, что ты наделал? Только

выдавил через силу:

— Я сыт.

— А раз сыт, отправляйся домой. Не желаю, чтоб ты надо мной стоял, как жандарм какой,

Я разревелся и выскочил во двор. Следом за мной выбежали и дед, и бабушка.

— Не слушай ты мои глупые слова, — крикнул дед, — вернись! Не обижайся на деда! Я сам себя ненавижу, да вот, поди ж ты...

Бабушка тоже меня уговаривала, но я уже был на дороге.

Мне так захотелось умереть! И чтобы дед рыдал над моим гробом, а я поднялся бы и

ты один во всем виноват...»

Голод начал мучить меня с новой силой. Но тут я вспомнил слова бабушки о мировой войне и начал шептать: «Отче наш, иже еси на небесех, да святится имя твое, да приидет царствие твое... Хлеб наш насущный даждь нам днесь...» Я остановился на словах о хлебе в надежде, что произойдет чудо, но голод не ослабевал, и я снова начал читать молитву. Несколько раз доходил я до слов о хлебе, но ничего не помогало, тогда я так разозлился, что стал что есть мочи кричать: «Даждь! Даждь! Даждь!»

Но и это не помогло.

Перевела с болгарского Т. Колева

т

ЮМОР

И ЗЛОДЕЙСТВО

й £

К

.1 ' .

Есть шутки — мороз подирает по коже.

Отборные душегубы, сменявшие друг друга на императорском престоле Древнего Рима, приучили свой народ не удивляться жестокости. И все же император • Га й Калигула каждый день приводил римлян в изумление. Он лил кровь не хмурясь, весело, с прибаутками.

Однажды на пиру Калигула беседовал с гостями о поэзии. (Он был к тому же весьма начитан, этот изверг.) Внезапно, оборвав собеседника на полуслове, император расхохотался.

Чему изволит смеяться цезарь?—осведомились гости.

А я подумал, что стоит мне мигнуть, и вам всем отрубят головы. Вот смех меня и разобрал!

ЧУ wi • • ii

у РОЯЛЯ АНТОН РУБИНШТЕЙН

Знаменитый пианист Антон Рубинштейн давал однажды концерт в особняке великой княгини Елены Павловны, родственницы царя Николая I. После концерта знатная хозяйка завела с музыкантом скучный, высокопарный разговор.

— Дорогой господин Рубинштейн,—промолвила она,— справедливо ли утверждают иные, будто пианистом надо родиться?

Это правда, ваше высочество, — ответил Рубинштейн.— Невозможно играть на рояле, не родившись!