Костёр 1968-03, страница 59

« М 1

Но я забыл о своем намерении, так как, подойдя к дому, услышал сердитый голос деда. Когда я вошел, стол уже был накрыт, посредине стояла миска с дымящейся фасолевой похлебкой, а вокруг миски лежали длинные, срезанные во весь каравай, ломти хлеба. Но к еде еще никто не притрагивался. Дед громко бранил бабушку за то, что она куда-то задевала его ложку. Дедушкина ложка была особая — большущая, величиной с мою горсть. Она с трудом пролезала деду в рот. Но с тех пор, как дед вернулся из плена с острова Трикери, он признавал только эту ложку. Ее сделал из алюминия какой-то дедов приятель, предсказав, что, пока дед ест этой ложкой, он будет здоровым, а как только ее потеряет, на него свалятся бесчисленные недуги.

— Подавай ложку! — кричал дед бабушке. — Весь дом перевернуть заставлю... Из-за своей ложки человека убить могу!

Бабушка обшарила посудные полки, перерыла постель, заглянула в печь, даже вышла зачем-то за порог, а дед вертелся вьюном на своей трехногой табуретке и кричал ей вдогонку:

— Без ложки лучше не возвращайся!

— Что ж это такое? — оправдывалась бабушка. — Когда на стол собирала, я ее перед тобой положила, хорошо помню. Что ж это такое?

— Что ты можешь помнить с твоим-то куриным умом? Я вот тебе покажу! — крикнул

дед и угрожающе взмахнул рукой.

Бабушка взглянула на его руку и в изнеможении опустилась на кровать.

— Чтоб тебе... — сказала она. — Так человека с ума свести можно, душегубец ты эдакий. Посмотри лучше, что в руке-то держишь.

Дед взглянул на свою руку и глаза вытаращил от удивления: в кулаке у него была зажата ложка. Просто он ее не заметил, потому что от злости все время размахивал рукой.

— Что ж ты мне до сих не сказала? Сама

пор

говоришь — на место положила. Делаешь из меня дурачка. ...Что я тебе?..

— А я видел, что она у

тебя в руке, дедушка,

сказал я радостно, решив, что дедов гнев утих и мы сможем приступить к обеду.

— Ах ты, негодник! — гаркнул совершенно неожиданно дед. — Видел и молчал! Над дедом смеяться вздумал! Марш отсюда!

— Что ж это ты ребенка гонишь? — возразила ему бабушка и схватила меня за рукав, потому что я заплакал от обиды и направился было к дверям.

Дед вытер ложку ладонью, зачерпнул похлебки и тотчас утих. Он даже поднял свои косматые брови, взглянул на меня весело и усмехнулся одними только глазами.

Бабушка придвинула к софре трехногую табуретку, вынула из буфета ложку, пододвинула большой ломоть хлеба и сказала:

— Ну, чем богаты, тем и рады. Садись-ка подле меня.

Но я остался стоять, опершись спиной о стенку и глядя себе под ноги. Не мог я сесть за стол после слов деда, а уйти у меня просто не

хватало силы воли.

— Давай-давай, садись, а то, пока ждешь

уговоров, на столе ничего не останется, — прошамкал дед, набивая рот.

— Сам обидел, а потом к столу приглашаешь, — упрекнула его бабушка. Она к еде и не прикоснулась.

— Чем же это я его обидел? Голодным нечего обижаться...

А я и не голодный, — поспешил вставить

я. Но чего мне стоило произнести эти слова!

— Не голодный... — передразнил меня насмешливо дед. — Будто я по глазам твоим не вижу, что тебе так хочется есть, что хоть реви.

— А вот и не хочется, — шепотом повторил я.

— Оставь ребенка в покое, — заступилась за меня бабушка,— от твоих слов и аппетит пропадет. Иди, иди садись, внучек.--Она протянула ко мне руку, но я отстранился.

— Не хочется мне, ба...

Я уже слышал, как дедушкина ложка скребла по дну миски.

— Давай-давай, от хлеба хоть не отказывайся, — настаивала бабушка.

— Говорят же, не голодный я, ба... — проглотил я слюнки, готовый уже подсесть к столу.

— Да что ж ты думаешь, мы тебя, как принца, будем упрашивать, что ли? — сказал безжалостно дед. — Человека до трех раз приглашают, а мы тебя с бабушкой сколько раз звать будем? В последний раз предлагаю...

Так вот значит как! До трех раз! Что ж он раньше-то об этом не сказал? Мне показалось, что дед надо мной просто смеется, и я, хорошо

12