Костёр 1968-05, страница 14

не видели. Лягушек там было полно, это верно, и под вечер они орали так, что глушили человеческий голос. А вот змей не было.

Мы спустились к самому ручью, где кусты росли не так густо, и Борька установил на глинистой круче мишень — фанеру с нарисованными углем кругами, а Блин начал заряжать самопал. Он достал из кармана пузырек с черным порошком, комок ваты и спичечную коробку с дробью.

Порох? — вцепился Борька в пузырек с порошком. — Где достал?

Убери руки!—сказал Блин. — Где взял, там уже нет.

Он зажал самопал между коленями, стволом вверх, потом зубами вытащил из пузырька пробку и всыпал в ствол сразу чуть ли не половину пороха.

— Ты что, сдурел? — сказал Борька. — Надо чуть-чуть. Это же «Сокол», настоящий, охотничий.

— Без тебя знаю! Не из таких стрелял, будь уверен! — сказал Блин, забивая в ствол вату толстым гвоздем.

Мы знали, что когда Блин в чем-нибудь уверен, спорить с ним так же бесполезно, как, например, с телеграфным столбом.

По-моему, и дроби он тоже всыпал многовато. Я никогда не решился бы выстрелить таким зарядом. Но Блин ничего не боялся.

Крепче запыживать надо, тогда полный порядок. И жахнет тогда — будь уверен! А утрамбуешь порох кое-как, он только пшикнет, н все...

Он сунул коробку с дробью в карман и встал. Самопал в его руке отсвечивал тусклой медью. Мы столпились за спиной Юрки. А он вставил в специальные проволочные дужки затравочную спичку, взглянул на нас, на кусты, на мишень на том берегу ручья и, вытянув руку, прицелился.

Борька Линевский, стоящий рядом со мной, на всякий случай прикрыл лицо ладонью и выглядывал одним глазом. Я отошел немного в сторону, не оттого, что мне было страшно, — а чтобы не так сильно оглушило. А Тош-ка Федоров встал прямо за Юркой и, приоткрыв рот, как зачарованный глядел на неподвижный ствол самопала.

Юрка прицелился, отвернулся для безопасности и чиркнул коробком по затравочной спичке.

Страшный грохот рванулся вверх и вдоль по оврагу. Юрка исчез в облаке белого дыма. В нос мне ударило едким запахом серы, а лицо опалило горячей волной. Затем я перестал слышать. Уши заткнула плотная тишина.

Первым опомнился Тошка. Он перемахнул через ручей и бросился к мишени. Он выдернул фанеру из земли, поднял ее над головой и заорал. Вся середина мишени была вырвана, будто через нее пролетело пушечное ядро.

Мы посмотрели на Юрку.

Блин сидел на корточках, крепко зажмурив глаза, и зажимал под мышкой левой руки правую кисть.

— Попал! Есть! В самую середину! — подбежал к нему Тошка, но Юрка продолжал сидеть, не открывая глаз. И вдруг я увидел: у него на рубашке расползается яркое алое пятно.

— Кровь! Ребята, смотрите, кровь!

— Юра... ты что? — тронул его за плечо Борька Линевский. — Оцарапало, да?

Юрка ничего не ответил, только сжался сильнее и прикусил нижнюю губу.

— В бок ему стукнуло, не видишь, что

ли? — сказал Тошка.

10