Костёр 1968-05, страница 15

— Юра, тебе в бок попало, да? — снова спросил Борька.

— Нет... р-р-рука... — сквозь зубы выдавил Юрка.

— Покажи!

— Отстаньте... — прошипел Юрка. — Не

трогайте...

— Вот чудак!

сказал Борька. — Может,

тебя просто контузило.

— Контузило... — сказал Блин, открывая глаза и жалобно глядя на нас. — Мне, наверное.... палец... оторвало...

— А ну, покажи! — решительно приказал Борька. — Чего боишься? Девчонка ты, что ли? Покажи!

Юрка помедлил немного, потом приподнял локоть и вынул правую руку из-под мышки.

Даже Тошка, который в прошлом году рубанул себе по ноге топором, и тот прошептал:

— Ух, ты-ы-ы...

Сверху, у кисти, рука была черная, будто закопченая, и с нее в некоторых местах слезла кожа, а пальцы будто окунули в кровь, и с них часто-часто капало.

— В больницу надо, — решительно сказал Борька.

Но Юрка замотал головой:

— Нет! В больницу я не пойду!

— Вот чудак! Понимаешь, йодом надо залить, а то заражение будет.

— Нет! Не надо! — сказал Блин. — Надо только промыть, а йодом не надо! Потому что не сильно стукнуло...Только крови много, вот и кажется, будто сильно.

— Ну, ладно, — сказал Борька. — Ребята, у кого есть чистый носовой платок?

Платка ни у кого не оказалось. В карманах у нас было что угодно, только не платки.

— Тогда надо домой.

— Нет! — сказал Юрка. — Домой нельзя. Дома, знаешь, что будет?

Двигаем ко мне. Я ближе всех отсюда живу, и моя мать никогда не ругается, и у меня бинт есть, — сказал Тошка.

— Твоя мать не ругается? — воскликнул Борька. — Вот уж придумал. Уж если кто ругается, то это твоя мать.

За это она никогда не ругается. Наоборот, даже сама перевяжет. Она это здорово умеет, ни капельки не больно. Ты еще ничего не знаешь, а болтаешь... Да, может, ее и дома сейчас нет...

Наконец, мы уговорили Юрку.

— А самопал? — спохватился Тошка.

— Ну его к бесу, — сказал Юрка. —

Видно, ранен он был не на шутку, потому

что в другое время так никогда не сказал бы.

— Идите, ребята, я сейчас! — крикнул Тошка.

Мы начали подниматься наверх.

Юрка шел впереди. Кровавое пятно на его рубашке расползлось до самого пояса. Борька накинул ему на плечи свой пиджак, чтобы ничего не было видно.

Наверху, где начинались огороды, нас нагнал Тошка.

Нашел, — сказал он, тяжело дыша.— Его аж на тот берег отбросило. Смотрите, как разворотило.

Мы посмотрели.

От чудесного самопала осталась расщепленная рукоятка, на которой на обрывках проволоки держался задний конец трубки. Передняя же часть ствола лопнула и развернулась зазубренным медным цветком. Сизый налет покрывал его изнутри.

— Эх! — вздохнул Тошка. — Пороха надо было поменьше. И пыжи ты, наверное, засадил очень туго.

V

— Дай сюда, — сказал Юрка.

Неловко, левой рукой, он взял остатки самопала и, не глядя, швырнул в овраг.

Это кончилось так

Мы шли напрямик через кукурузные заросли. Лицо у Юрки стало желтым, на лбу выступили крупные капли пота.

— Больно? — спросил Борька.

Юрка помотал головой.

Но ему, наверное, было очень больно, потому что однажды он не выдержал и застонал.

Наконец мы добрались до Баксанской улицы. Прохожих не было видно. Только из окна дома номер шестьдесят семь смотрел инженер. Все его так называли. Это был странный человек. Когда бы я ни шел к Тошке, в любое время дня он сидел у окна и либо смо

трел на улицу, либо, опустив голову, что-то разглядывал у себя на коленях. Он сидел в кресле с высокой спинкой, всегда в одном и том же положении, и если видел ребят, улыбался им. Но ребята всегда старались побыстрее проскочить мимо его окна, потому что казалось, за всеми он подглядывает и всё-то ему нужно знать.

Миновать этот дом мы никак не могли. Мы обязательно должны были пройти мимо, иначе пришлось бы делать большой крюк.

Когда мы появились на улице, инженер сразу заметил нас и улыбнулся. Но сейчас

2*

11