Костёр 1968-07, страница 18

Командировка к читателю

Г О С

я х у С е х а

а

е и с о в а

Это был исключительно шумный дом. По широким, как улицы, коридорам, топая, толкаясь и крича, бегали мальчишки и девчонки. Из огоомной,

похожей на вокзал кухни доносилось паровозное шипение чайников.

Даже запахи в этом доме кричали — острые пряные запахи кавказских блюд.

За порогом маленькой квартирки с низкими светлыми потолками как будто было потише. Но тишина обманывала, все тот же яростный беспорядочный шум царил и здесь. Здесь кричали краски. Пылали алые плащи матадоров, вздымались на дыбы черные, как ночь, кони, под пронзительно синим небом серебром и золотом вспыхивали рыцарские латы.

Все куда-то неслось, с чем-то или кем-то боролось. И всюду звенело оружие. И хотелось отклониться от летящей в тебя стрелы, заслониться щитом от разящего меча. Шаг вдоль степы — битва, еще шаг — бой бы-ков, еще шаг — погоня. И забывалось, что это всего лишь рисунки, забывалось, что весь этот грохочущий мир нарисован акварелью.

А в углу, у окна, возле тяжелого мольберта стоял хрупкий черноволосый парнишка, бакинский семиклассник Сехат Вейсов — автор выставленных работ.

Он начал рисовать в восемь лет. Ему повезло — с самого начала ему помогал, был строгим критиком и наставником старший брат Руслан, студент художественного училища. Оп учил Сехата обращению с ка

рандашом, с кисточкои и с палитрой. Первые баталии Сехата, где фантастические витязи сражались, еле держась на нарисованных ногах, разыгрыва-вались на обороте эскизов старшего брата.

Но это было давно. Сейчас у Сехата сотни рисунков. И вот что любопытно: если еще два-три года тому назад ему требовался всего час-полтора на самый отчаянный, многофигурный акварельный бой, то теперь уже по три-четыре месяца стоит вполне, казалось бы, законченный холст на мольберте...

Тут Сехат перебивает меня.

— Я не рисую больше боев,— тихо говорит он и ведет меня в соседнюю комнату.

Да, тут уже не слышно звона стали. Краски сумрачны и задумчивы. Алый неуверенный огонек с трудом пробивается из-под переплетения мощных извилистых корней. И неожиданная, как этот огонек, табличка: «Нелепый цветочек заблудился».

— Данте, «Божественная комедия», — говорит Сехат и протягивает целую пачку фантастических, похожих на сон,

ство» на?

это от Джека Лондо-

рисунков: ад, чистилище, рай.

Достоевский, Гарсиа Лорка, Низами, — много, даже чересчур много взрослых, серьезных книг прочел уже этот мальчик.

— Тебе не мешает это, Сехат? Смотри, все твои рисунки и картины — по мотивам книг: раньше—Вальтер Скотт, теперь — Сент-Экзюпери, — ведь ты о Маленьком Принце думал, когда рисовал свой «нелепый цветочек?» А «Одиноче-

— Очень люблю читать, тихо говорит Сехат.

Ну, что ж, это хорошо, это отлично! Но ведь для настоящего искусства одного чтения мало. Настоящий художник зорок и внимателен прежде всего ко всему, что видит вокруг. Давай выйдем из твоего шумного дома на улицу.

Видишь: на пустыре футболисты сбились в кучку, наземь брошены два портфеля, свист, хохот, — сейчас будет пробит одиннадцатиметровый.

А вон, смотри, около древней Девичьей башни остановились автобусы — чинно вылезают из них экскурсанты в пионерских галстуках.

А на пляже что делается! Смуглые сорванцы затаскивают упирающегося приятеля в море, прямо в рубашке, в брюках...

Мне трудно давать рецепты. Но послушай, Сехат, — рядом на вклейке помещены твои работы «Битва» и «Прощание с героем». И у меня такое ощущение, что в этих акварелях ты сам прощаешься с отважным, но чуть-чуть ходульным и абсолютно книжным героем своего детства.

Отзвенели уже на твоих полотнах наивные рыцарские мечи, но не пришел еще и твой настоящий герой, твой современник, каждодневно живущий рядом, может быть, даже одноклассник.

Будь другом, Сехат, распахни навстречу ему окно, открои ему дверь!..

JI. Эфрос

\

16