Костёр 1968-07, страница 15

— Собака особой буфетной породы, по кличке Звонок.

Санитарная тетка разозлилась и целую лекцию прочла Степану Аркадьевичу о том, что собак нельзя держать при общественном питании, что они, мол, разводят бактерии и прочих микробов. Степан Аркадьевич отбрыкивался, объяснял, что это пес чистый, культур-¹ ный и ничего от него, кроме пользы, нет, он

даже крыс умеет ловить. Но разве ей вдолбишь. Уперлась — или, говорит, уберите собаку, или составлю на вас акт. После этого разговора Степан Аркадьевич сказал мне: «Забирай, Юрка, своего пса. Нет у меня сил с медициной бороться». Забирай, а куда?

— Ты бы его к себе домой, — посоветовал Геня.

— «Домой», больно ты быстрый. Какой у нас здесь дом! Мы у хозяйки живем. А она — старая карга, котов до смерти обожает, целых три штуки держит. Я только заикнулся о Звонке, она глаза выпучила: «Я тебе покажу собаку!.. Ноги вашей в моем доме не будет, если приведешь. Я тебя с мамашей твоей мигом выброшу, и гроши, которые вы мне платите, не нужны».

Понял? В общем, что хочешь, то и делай. Хорошо, мне один студент помог. Он ходил к нам в буфет питаться, а жил здесь, в этом шалаше. Он тут практику свою проходил, собирал какие-то лечебные травы. Практика его уже заканчивалась, вот он и отдал нам со Звонком свою избушку на курьих ножках, а сам уехал в город. Только ты, смотри, молчок, никому не говори, где мы обитаем.

— Ты и ночуешь с ним здесь? — спросил Геня, кивнув головой на Звонка.

— Ну да, не каждый день, конечно. Как удается. То скажу маме, что с ребятами на рыбалку уехал, то другое что навру.

— А почему он у тебя под замком и прячешь ты его от всех?

— Потому что он секретный.

— Секретный?

Геня не выдержал и засмеялся. Никогда он не слышал, чтобы собаки были секретными, а Юрка стрельнул глазами:

— Скалишься?.. Будь ты на его месте, завыл бы. Да узнай, что он здесь, его бы собачники давно прихлопнули. Это ваши боксеры и овчарки могут спокойно жить. На каждого

; документ составлен. А он вроде как беспас

портный. Вот они, собачники, ловят таких и увозят в институты резать, говорят, будто для науки. Уж сколько собак здесь, в Ельниках, поймали. Ездят они на машине, на грузовое такси похожая, только без шашечек. Я ихнюю машину знаю, и номер запомнил, и собачника

главного. Длинный, тощий, морда вся в оспинах. Он у нас в буфете пиво пил. «Я, говорит, по собачьей ловле первый чемпион, от меня ни одна не уйдет». У, гадина, ему бы петлю на шею и в воду!—ожесточенно сплюнул Юрка и, махнув рукой, неожиданно весело сказал:

— Ну и черт с ним, с конопатым... Все равно ему не видать моего пса. Айда купаться, Звонок!

Звонок завертелся колесом, запрыгал и снова начал лизать Юрке губы и щеки.

Купались все втроем на озере. Плавал Звонок хорошо, а нырять не умел, и когда Юрка скрывался под водой, беспокойно лаял.

— Не бойся, не утону, — утешал его Юрка,— не брошу тебя, беспризорника.

Потом ребята жарились на солнце, а Звонок лежал в тени. Потом играли в футбол.

Звонок стоял в воротах между двумя сосенками и, как настоящий вратарь, лапами и головой отбивал мяч, который старались забить Юрка с Геней.

— Не повезло ему,—сетовал Юрка, — родился дворнягой. Будь он боксером или пинчером, представляешь, какие бы ему условия создали?

Время шло незаметно, и к обеду Геня опоздал.

Во дворе профессорского домика, в кресле-качалке спал Альберт Михайлович. На земле

валялась пачка газет. На высоком голом лбу

/

у него примостилась муха. Альберт Михайлович

13