Костёр 1968-08, страница 17

13

Тихо и чисто в квартире у Гениной мамы. Прижились на своих местах новые вещи, повисли на окнах тяжелые шторы, белый пластмассовый телефон уютно устроился на низенькой тумбочке в передней. А полы еще не готовы. Пришли мастера, выстругали их, отциклевали и вдруг исчезли, неведомо куда. Рема Сергеевна расстроена. Скоро приедет муж из командировки, вернется от бабушки Геня—и ничего не сделано. Нет, можно ли так подводить людей!

— Это верно, — соглашается ее собеседник, грузный мужчина с оплывшим лицом.— Народ нынче фальшивый, зря болтает, слова не держит, а к людям, которые своего хребта не жалеют, доверия нет. Возьмем меня, к примеру, можно сказать, сорок лет ишачу, живот надрываю, и хотят отобрать у меня кровное, потом нажитое... Я уж прошу вас как адвоката помочь мне.

— Суд разберется, Захар Петрович, — говорит Генина мама и старается не глядеть на своего клиента. Все ей не нравится в нем: и розовый, как бекон, лоб, и дремучие, медвежьи, узко поставленные глазки. А нужно быть любезной.

— Надеюсь на вас,—тихим елейным голосом выпевает грузный мужчина, — мне вас Клара Ефимовна рекомендовала. А об вознаграждении не тревожьтесь. Мы люди не скупые.

Рема Сергеевна густо краснеет:

— Нет, зачем же... Существует определенная такса.

Медвежьи глазки клиента придвигаются еще ближе к переносице:

— Такса?.. Такса это собачка маленькая. На таксу не вытянешь. Все пить-есть хотят. Материальные ценности приобретать. Хорошенькая квартира у вас. Дом-то кооперативный?

— Нет, мужу на работе дали, он инженер, его ценят, — как бы оправдывается Генина мама.

— Так, инженерам, начальникам и еще всяким там артистам бесплатно дают разные блага, а нам, труженикам торговли, одни синяки да шишки. Справедливо ли? Цельную жизнь в подвале на овощах просидел, с ног до головы рассолом огуречным пропах, сколько тонн переворочал этими вот граблями,— обиженно говорит клиент и протягивает к лицу Гениной мамы руки с толстыми, будто обрубленными топором, пальцами.— Спину гнул, недопивал, недоедал, а теперь парши

вую дачку хотят отобрать, а она, между прочим, честным трудом заработана. Она...

— Я знаю, Захар Петрович, — перебивает его Генина мама.

— На любой гвоздь могу справку представить, — продолжает клиент и, вытащив из кармана пиджака пачку грязных квитанций, расписок, счетов, раскладывает их веером на блестящем ореховом столе.

Рема Сергеевна устала. «Когда же уйдет этот человек?» — мучительно думает она и все еще улыбается вежливой, заученной улыбкой.

Резкий переливчатый звонок в передней.

— Извините, Захар, Петрович, — облегченно произносит Генина мама, — ко мне пришли.

— Ничего, я подожду, ступайте себе.

Генина мама уходит, а ее клиент прячет в

карман расписки, счета, квитанции и плотнее усаживается в кресле.

Проходит минуты три, не больше. В столовой появляются мама, Геня и Юрка, он держит на ремне Звонка. Вид у Гени боевой, у Юрки мрачный, а Звонок словно напуган чем-то, уши прижаты к лисьей голове, хвост повис.

— Нет, я все-таки ничего не понимаю,— продолжает мама разговор, начатый в передней.

— Сейчас я объясню, — говорит Геня и умолкает, соображая, как бы получше рассказать печальную историю Звонка. Молчит и Юрка, крепко сжав губы, совсем притих Звонок. И вдруг тишину пронзает тонкий, въедливый голос маминого клиента.

— Ну и псина!.. Ну и обормот! — хохочет он прямо в морду Звонка.

Звонок, — как Белый Клык, — терпеть не может, когда над ним смеются. Забыв, что находится в чужом доме, он скалит зубы и грозно рычит.

— А ну, куси, куси! — клиент выставляет вперед огромную, толстую ногу. — Куси, шельма!.. Маленький кобель, а злющий.

Глаза Звонка наливаются кровыо, он рычит еще громче. Мама закрывает уши руками:

— Не нужно, Захар Петрович.

— Мне бы такого пса, — мечтательно вздыхает клиент. — Я бы из него человека сделал, обучил бы его уму-разуму. Они, дворняги, не хуже породистых службу несут, а забот с ними меньше. Ах ты, образина!..

Еще немного — и Звонок кинется на своего обидчика. Но мама строго говорит:

— Захар Петрович, я прошу вас...

13