Костёр 1968-11, страница 16
ползти по снегу ночью Flo Алеша уже полтора года воюет. Он знает, как обманчива бывает тишина. Вот и пост. Теперь здесь возле засыпанного снегом пенька на несколько часов останется Алеша. Он будет наблюдать за врагом. А враг совсем рядом.. Сразу же за речушкой первая линия австрийских окопов. Иногда слышно, как там что-то поют. Песня звучит тягуче и жалобно. Солдат Дедов говорит, что австрияки такие же мужики, как и русские, только объясняются по-немецки. «Их,— говорит,— Вильгельм да господа ихние на войну погнали, а нас царь да наши гос- * з пода. Как ни крути, получается, война господам нужна. А солдаты для них но- А пеньки не шелохнутся. Тогда Алеша прицелился в крайний пенек и стрельнул еще раз. Вслед за выстрелом раздался крик. Алеша увидел, как несколько вспышек сверкнуло среди пеньков, и тут же он почувствовал, как в плечо ему ударило что-то тяжелое и горячее. Слева забил пулемет. «Гриненко», — подумал Алеша и потерял сознание. * * * Алеша Кузнецов вые земли своей кровью дооывают». Не все Алеше понятно. Вот ведь Алешу никто на фронт не гнал, он сам захотел сражаться с германцами. Да только все получается не так, как представлялось. Офицеры пьянствуют, а солдатские кухни часто не топятся — ни тебе обеда, ни ужина. В третьей роте солдаты стали требовать, чтоб им паек выдали, а их арестовали да на военно-полевой суд. А там приговор известный — расстрел. Что же получается, своих стрелять? А за что? Нет, нужно будет поговорить с Дедовым. Темно. Луну опять заволокло тучами. Алеше казалось, что при луне холоднее, и он был рад, что сейчас ее нет. Без луны, правда, плохо видно. Но Алеша глазастый. Вон там на самом берегу два дерева — их теперь еле различишь, а между ними несколько пеньков, как снежные шапки, — их пока и вовсе не видать. Из-за тучи вынырнула луна. Снег засветился, стал голубым. Вон они и два дерева, вон они и пеньки... Постой-ка! Отчего же их так много стало? «В белой одежде ползут»,— мелькнула в голове догадка. Алеше сделалось жарко. Скинул тулуп, щелкнул затвором. Пеньки не движутся. Ясное дело — что им двигаться, снежным шапкам-то! Снова нашла тучка. Небольшая, но плотная. А как выглянула луна, ахнул Алеша: пеньки еще ближе. «Бах!.. Бах!.. Бах!..» — Алеша сделал подряд три быстрых выстрела. Это сигнал для дозорных. В ночном'бою с отрядом австрийских разведчиков был ранен и солдат Дедов. С неделю пролежали он и Алеша в полковом лазарете, после чего их доставили с обозом на станцию. J Поезд продвигался медленно. Он больше стоял, чем шел. Повсюду его отправляли в последнюю очередь. «Куда им спешить, — говорило начальство на станциях, — отвоевались». А бывало, что останавливались прямо среди леса или в открытом поле. Кончались дрова. Где-то нужно было их доставать. Санитары вместе с выздоравливающими брали топоры, пилы, уходили рубить деревья. Алеша тоже, если не было морозно, выбирался из вагона. Работать он еще не мог. Рана его была несложной, подживала, но он потерял много крови, ослабел. У Дедова дела были хуже. Пуля пробила ему легкое. Часто у него поднимался жар, и Дедов сбрасывал одеяло, хотя в вагоне стоял холод, потому что печурку топили раз в день и весь вагон она нагреть не могла. Алеша накрывал Дедова, подавал ему круж-» ку с водой, приводил фельдшера. Когда Дедову легчало, Алеша любил поговорить с ним. Дедов отвечал обстоятельно, на Алешу смотрел как на равного. А Алеша теперь часто задумывался. Ну, вот и вкусил он всего, к чему когда-то так стремился: и солдатские черствые сухари жевал, и порох нюхал, и даже австрийского свинпа попробовал (а ведь пока на фронт ехал, даже мечтал, чтобы его немножко ранило, вернее, царапнуло, ну так лишь, чуть-чуть). Только к чему все это?.. В полку среди солдат Алеша слышал о большевиках. В последнюю ночь, как раз перед тем, как уходить в «секрет», в ротах под- 12 |
