Костёр 1969-11, страница 38

Не понять: всерьез или смехом, а не сдается девчонка.

— Про дельфинов это люди пишут, а дельфины пока еще про людей писать не могут. Что ласковы они, так ведь и ученые к ним с

добром идут.

— А они и вовсе незнакомых в океане от

акул спасают.

Много нынче ребята знают, многому выучены, а не всему.

— Может быть, дельфины добрые, мне то •неизвестно. А может, акула — зверь хищный — им природный враг? Это еще они человеку не сообщили. А только я тебе скажу: человек, если захочет, сам себя образует. А зверю без человека до того не дойти. Человек он есть и

будет — царь природы.

— А цари-то и глупые, и жестокие бывали,

и даже вовсе ненормальные.

За словом в карман не лезет, поговори-ка

с ней.

— Про ненормальных что говорить. А нормальные— ты, скажем, тебе хоть нет еще тринадцати, а ведь уже понимаешь, как по-хорошему с людьми жить, как учиться, как посуду вымыть и комнату прибрать, и другое. Была б охота, всему научишься, все сумеешь.

Ну-ка, что скажешь, Тасенька?

— Ой, деда, я вдруг есть захотела. А ты? Вот она как повернула, не любит эту самую,

как она говорит, пропаганду.

— Баба Панечка, если не возражаете, мы

готовы ужинать!

— Теперь обождете маленько, пока уберу.

— Обождем, обождем! — Тасенька уже в кухне. — А почему у вас тут уксусом пахнет^

— Шкафик протирала.

— Уксусом? Зачем?

— Любопытный твой нос, — чтоб жук мучной не завелся. Он чеснока да уксуса боится, я его тем и другим отваживаю.

— Как у вас все интересно. И красиво! — Тасенька оглядывает кухню, смотрит, как бабушка, нагибаясь, убирает в шкафик коробки, банки с толчеными сухарями, крупой, с корицей, гвоздикой. — Это что? А это? А это? Мы здесь будем ужинать, да? Мне очень здесь нравится.

— Коли ты не жук, духу уксусного не боишься...

Как весело она засмеялась — и бегом:

— Дедусь, я похожа на жука? — и опять смеется там с дедом.

Все убрано, и к ужину накрыто. Только вот спина разболелась у Прасковьи Даниловны и сердце жмет. Шестьдесят никуда не скинешь.

— Ну, «господа», пожалуйте к столу.

Александр Степанович улавливает сквозь шутку жены чуть приметное раздражение. День насквозь не присела. Надо было Тасень-ке сказать: «Помоги бабе Пане, ведь устала, ведь уж лет-то не мало, а все работает. А тебе— трудно ли». Почему не сказал?

Ужин с Тасенькой — веселье. Все-то ей у деда и бабы Пани — особенное. И шпрот таких в жизни не ела, а уж курочка, а пирог с яблоками, вообще на свете таких не бывает* А варенье — объедение!

— Никогда столько дома не ем, а у вас,—

Тасенька отваливается от стола как младенец от материнской груди, — уж очень все вкусно. Теперь можно конфетку? Вам принести?

Тася возвращается с конфетами. Баба Паня прячет остатки еды в холодильник, дед единственной рукой собирает грязные тарелки.

— Дедусь, давай — я, — девочка проворно уставляет в раковине всю грязную посуду.

— А теперь, дедуся, включим вторую программу— там эстрадный концерт.

Дед замялся было, но Тасенька, веселая и нежная, утащила его к телевизору. Прасковья Даниловна принимается мыть посуду. Шумит вода, бренчит посуда, почти не слышен эстрадный концерт, только звонкие всплески Таси-ного смеха, так похожего на Андрюшин. Скоро двенадцать лет, а ясно, до каждой минуточки помнится страшный день. Думалось, вся теперь радость ушла, смертью обернулась жизнь. Думалось, не засмеяться больше нам с дедом никогда. Ох ты Тасенька наша, Тасенька, как бы тебя на отцову заботливость наладить? До всех ему было дело, никогда себя не жалел. Невестка сначала все к нам жалась, а как мать к ней переехала, вроде и отодвинулась.

Все мы совершенствуем, улучшаем, учим, и как детей растить — учим, почему ж это так случается?

Перед Октябрем с девчухами в перерыве чай пили, стала прикидывать, какой день полегче— убраться дома к празднику, и больше никакого слова не сказала, и в лоб не влетело. А в субботу утром красавицы мои явились, Рита, Валя, Нюша: «Субботник объявляем по уборке жилого помещения», — и ничего не слушают, халаты, косынки надели; оглянуться не успела, потолок, стены обмели, мебель, шкафы по верхам обтерли, полы намыли, половики выколотили. Ну, я им к празднику для вечеринки пироги красивые испекла с мясом да с яблоком.

А после Нюшина мать заходит ко мне в цех, плачет: вовсе девка от дома отбилась, ни подметет, ни мусор не вынесет, другой раз и постель свою не приберет, убежит. И слова ей

34