Костёр 1972-07, страница 28

редатчику. Ну, тут меня заело! Он, выходит, не боится, а я боюсь. К тому же без наушников да без дела уж и совсем невмочь слышать этот грохот да ждать, когда в тебя снаряд влепят. Короче говоря, сел я к радиостанции, работать начал. Вижу, и Коля Малинин понемножку ожил. Вокруг свистит, воет, грохочет! Да нет, не рассказать словами, что тогда творилось, это слышать надо. С тех пор я, кажется, такого скверного состояния никогда не испытывал. Потом затихать стало, выбираемся мы из своей машины, ощущение такое, как будто заново родились, слабость во всем теле, гимнастерки к спинам прилипли. Выбираемся и вдруг видим — рядом установка стоит — с магнитофоном, с мощным усилителем и динамиком. Так вот в чем дело! Вот откуда грохот! А полковник смотрит на нас и улыбается. «Что, — говорит, — натерпелись страху? Ничего, ничего, надо привыкать к боевой обстановке. А то приучились работать в тишине, как у мамы под крылышком...» Правильно, товарищ генерал? Было такое?..

— Было, было такое...

— И вот ведь что интересно. Потом уж мы отлично знали, что это только звукозапись, что никакого настоящего обстрела нет, а все равно каждый раз не по себе делалось.

— Да, — сказал генерал и оглядел солдат, столпившихся вокруг него, и старшего лейтенанта Кудрявцева. — Пересилить страх — великое дело. Кто свой страх пересилил, тот

26

имеет право относиться к себе с уважением. И ты это запомни, тебе это тоже пригодится, — сказал он Сорокину-младшему и потрепал его по плечу.

— А я и не боюсь ничего! — сказал Сорокин-младший.

— Да ну? — сказал генерал.

Сорокин-старший дернул брата за рукав —

мол, нехорошо.

— И не дергай меня, пожалуйста, — сказал Сорокин-младший. — Я и тебя не боюсь.

Солдаты вокруг засмеялись.

— Это еще надо проверить, — сказал старший лейтенант Кудрявцев. — Вот вы, товарищ генерал, наверно, помните, был у нас во взводе такой солдат — Шкляренко...

— Ну, конечно, помню. Такой здоровый парень, широкоплечий? Из музвзвода? Намучились мы с ним.

— Ну да, он самый. Его к нам из музвзвода перевели. Для исправления. А какое тут исправление? Он старше любого из нас, второй год уже служит, а мы все только-только службу свою начинали. Он и принялся нами командовать. То в магазин кого пошлет, то вместо себя пол мыть заставит. «Я, — говорит, — уже вышел из того возраста, чтобы полы мыть. Поняли, салажата?» А спорить мы с ним не решались — он уже и в самовольные отлучки ходил, и на гауптвахте сидел, ему вроде все нипочем. И начальству жаловаться тоже не хотели. А он, бывало, соберет вечером вокруг себя нашего брата к давай расписывать свои похождения. И в столовой — все обычные порции получают, он — к повару за мясом бежит. «Учитесь, — говорит, — салажата. Мы с этим поваром на гауптвахте на соседних топчанах кантовались. Разве он своему корешу откажет?» И кое-кто из нас уже подражать начал Шкляренко, подмазываться к нему.

А тут как раз подошли зачеты по огневой подготовке — метание боевых гранат. Заняли мы свои места на огневом рубеже, в окопе. Бросаем гранаты. Кто дальше, кто ближе — у кого насколько сил хватит. Надо сказать, первый раз иметь дело с боевой, настоящей гранатой немножко жутковато — все кажется вдруг кольцо сорвешь, а бросить ее не успеешь... Но ничего, виду не показываем. Наконец дошла очередь до Шкляренко. Ну, думаем, этот верзила сейчас все рекорды побьет. А он за кольцо дернул и стоит, держит гранату. «Да бросай ты ее! Бросай!» — кричит ему командир взвода. А у того пальцы аж побелели — не может разжать и все. Смотрит на командира взвода расширившимися глазами и вроде не слышит, не понимает ничего. Но потом видим — рука у него начинает медленно разжиматься, вот-вот уронит гранату на дно окопа.