Костёр 1972-12, страница 41

Андрейка понял, что он тоже ждет.

— Павел, я сбегаю к самолету, а?

— Беги...

Андрейка прибавил света в лампе, прихлопнул дверь, чтобы ни один комар не залетел, и кинулся к поляне.

Самолет уже сочно трещал над самыми вершинами, делая последний, прицельный заход. Еще считанные секунды — и он огромной темной стрекозой заревел уже ниже леса, уже в пределах поляны. Было видно, как он толкнул колесами землю, запрыгал и подкатал к кустарнику. Мотор чихнул и замер. Сразу же наступила угнетающая тишина.

Костры еще горели яростно, и потому было хорошо видно, как в кабине качнулись головы людей. Осторожно откинулся один колпак и вместо человека показался ствол пулемета.

«Что такое?» — изумился Андрейка.

Партизаны, стоявшие полукругом, вскинули автоматы и винтовки, а в это время к самолету шел один командир.

Наступила самая отчаянная минута. Но вот в полной тишине было обронено у самолета несколько слов, после чего Андрейка увидел, как ствол пулемета убрался в кабину. Сразу же открылась и кабина пилота. Потом послышались веселые голоса, и вот уже командир, трясший руку пилоту, скомандовал:

— Тушить костры!

— Тушить! — радостно пронеслось по партизанскому полукругу, и десятки ног затопали по поляне.

— Ручьев в землянке? — спросил командир кого-то.

— Тут был.

— Ручьев!

— Андрейка-а! — заорал Сашка Перец.

— Да тут я! Вот я! Чего орешь?

Андрейка приблизился к самолету. На лице

он ощутил ток теплого воздуха, идущего от остановившегося мотора. Упоительно-сладко пахло бензином... Во тьме, наступившей снова, копошились у самолета люди, кряхтели, оттаскивая в сторону, в кусты, что-то тяжелое.

— На покатах бы надо откатить, на покатах!— слышался сквозь одышку голос Сашки Перца.

— Так донесем, — сопел Василий.

— Тихо ты на ногу-то, черт!

От самолета отошли двое. Андрейка сразу не распознал, кто они, и только после того, как командир позвал его, стало ясно, с кем он идет.

— Ручьев!

— Я тут!

— Проводи доктора к раненому!

— Есть! — радостно ответил Андрейка.

Он шел впереди. Продрался через кусты, вошел в расположение самого лагеря, удивля

ясь, что доктор не отставал, хотя и тащил два чемодана или ящика — во тьме было непонятно.

— Сюда давайте! — Андрейка первым нырнул по земляным ступеням вниз, открыл дверь. — Сюда, смелее!

— Да я не боюсь, — ответил доктор.

Андрейка подмигнул Павлу, показал ему

большой палец, что все, мол, в порядке, и прибавил в лампе огня.

— А тут темно, однако... Принеси еще лампу!

Он открыл чемодан и стал деловито вытаскивать инструменты и перевязочный материал.

— Что стоишь? Неси еще лампу!

— Больше нету, — ответил Андрейка, расставаясь с тем счастливым восторгом, с которым он привел доктора. «И чего рычит? Не в больницу прилетел...»

Доктор вздохнул, продолжая раскладывать инструменты, бутылочки, блестящие баночки и разные непонятные мелочи. Андрейка смотрел на все это сначала с интересом, а потом и с восторгом, радуясь, что наконец-то Павлу станет легче. Обо всем остальном — о том, какой доктор, улетит он сейчас насовсем или останется, будет учить или нет, — обо всем этом Андрейка пока не думал.

— Где помыть руки?

— Сюда!

Андрейка зачерпнул кружку воды, подал мыло.

«Не пойму, что за человек...»

— Что, накупался?

— А что? — удивился Андрейка.

— Или сахару много ел?

— Не ел.

— А чего зубы завязаны?

— Ранен я, — ответил Андрейка, глянув на доктора исподлобья, и веско добавил, вспомнив слова Анны Васильевны: — Сквозное пулевое!

— Ого! Обе щеки прошило?

— Обе.

— Феноменально... Где полотенце?

Андрейка помедлил, воровато пошарил глазами по землянке, потом подавил конфуз и выдернул подол своей рубахи.

— Во! Чище нету.

Доктор внимательно и долго смотрел на хозяина землянки, потряхивая в воздухе кистями вымытых рур, затем вздохнул и отошел к своим чемоданам. Там он достал белое, как снег, полотенце, присел на постель, на которой умер Николай, и долго всматривался в лицо Павла.

Андрейка смотрел на доктора из угла.

Вот он встал, сухощавый, сутулый, надел белый халат. Глаза огромные, черные, задумчиво блуждали теперь по землянке, будто избегая встретиться с глазами Павла.

— Как тебя зовут? — негромко обратился он к Андрейке.

39