Костёр 1974-06, страница 33

19 октября 1825 года, он одинок в Михайловской ссылке, в своей «пустынной келье», среди «горьких мук», и никто еще не может знать, что через два месяца судьба переменится: друзья, которых он сегодня вспоминает, станут узниками, а Пушкин будет помилован новым царем, Николаем I, выпущен из ссылки — но милость эта обернется горькой бедой, потому что друзья, братья, Пущин и Кюхельбекер, будут в тюрьме.

Печален я: со мною друга нет,

С кем горькую запил бы я разлуку...

Один в глухой деревне, под строгим надзором, он твердо знает: «на брегах Невы меня друзья сегодня именуют...» — и не может не думать, не помнить сегодня о тех, кто пришел на общий праздник, и о тех, кто не мог прийти: Корсаков погиб, Матюшкин — в плавании.

Всего четыре строчки посвящены самому близкому человеку»:

Поэта дом опальный,

О Пущин мой, ты первый посетил,

Ты усладил изгнанья день печальный.

Ты в день его Лицея превратил.

Когда-то мне казалось, что Ивану Пущину необыкновенно повезло в жизни: он оказался в Лицее вместе с Пушкиным, они жили в соседних комнатах, подружились — мы все знаем, помним Пущина потому, что он был другом великого поэта.

Теперь, когда я больше знаю об Иване Ивановиче Пущине, о его поведении во время следствия над декабристами, о его жизни на каторге и в ссылке, я иногда думаю: а может, это Пушкину повезло, что на его пути встретился такой человек, оказал на него влияние, осветил его жизнь даром своей дружбы?

Пущин был благороден и добр. Он никого не назвал на следствии, и все долгие годы в ссылке именно Пущин заботился обо всех декабристах, их женах, детях, собирал деньги для тех, у кого не было денег, поддерживал павших духом, сидел у постели умирающего Кюхельбекера — доброта его была деятельной, всеобъемлющей; недаром и к опальному Пушкину он приехал первый из всех лицейских друзей.

Может быть, именно этот душевно щедрый, безоглядной доброты человек научил Пушкина тому терпению, которое он позже назовет рядом с непреклонностью лучшими качествами своей «гордой юности».

В «19 октября 1825 года» Пушкин вспоминает не только Пущина и Дельвига, специально при-

О

езжавших в Михайловское навестить друга, но и случайно встреченного лицейского товарища Горчакова. На самом деле все было не так, как в стихах. Не Горчаков приехал к Пушкину, а Пушкин — к Горчакову, который был неподалеку от Михайловского у своего дяди, заболел — тогда Пушкин решил навестить его, провел с товарищем целый день и остался не так уж доволен этой встречей. «Мы встретились и расстались довольно холодно, — писал Пушкин Вяземскому.— Он ужасно высох...» Горчаков в то время делал блестящую карьеру; его, может быть, испугала встреча с опальным поэтом — обо всем этом Пушкин мог писать в письмах. Но стихи, посвященные лицейскому братству, нельзя было осквернить. Пушкин не обманывает ни себя, ни читателей — он старается увидеть доброе, хорошее зерно даже и в высохшем Горчакове. Слишком дорого ему лицейское братство, слишком важно сохранить его чистоту.

История с Горчаковым каждый раз заново удивляет. Пушкин — страстный, обидчивый, готовый в любую минуту вскипеть, умеющий постоять за себя, оградить свою честь, — этот самый Пушкин так терпеливо отметает все, что может бросить тень на его юность. Он пишет о Горчакове:

...Но невзначай проселочной дорогой Мы встретились и братски обнялись.

Человеческие отношения не создаются сами собой, их строят люди — своим терпением, готовностью пожертвовать и обидой, и вспыльчивостью; сколько искренних дружб разваливается, гаснет из-за того, что мы не хотим поступиться своим самолюбием, ложно понятой гордостью. Оказывается, Пушкин умел и это, умел обуздать себя, свой нрав, ради сохранения дружбы.

«Дар напрасный, дар случайный...» Имел ли он право так говорить? Легко нам теперь судить — конечно, жизнь Пушкина не была ни напрасной, ни случайной, эта жизнь обогатила каждого из нас, он оставил нам столько книг, и мыслей, и чувств. Но ведь это была его, единственная жизнь, он был человек — не только поэт, не только гений!—он был просто человек, имел право на печаль, отчаяние, тоску.

Имел право. И всегда преодолевал отчаяние. Даже в последние годы жизни, придя к горькому выводу: «На свете счастья нет...» —он возражает себе: «...но есть покой и воля».

Пушкин хорошо понимал свою эпоху, свой «жестокий век». Сам он считал своей заслугой, что «прославил... свободу и милость к падшим призывал». И мы никогда не забудем этого. Но Пушкин оставил нам и многое другое: Пушкин оставил нам свое понимание счастья, любви, дружбы — и все это хранится в нас, живет в каждом человеке, нужно только найти в себе Пушкина, бережно вырастить то, что он заронил в наши души.

Н. Долинина Рисунки А. Морева