Костёр 1975-02, страница 38

Наташа Вертопрахова возмущенно топнула ножкой: прерывался матч, уплывала прямо из рук долгожданная победа над Геннадием Стра-тофонтовым!

— Брюквин, что вы скажете по этому поводу?

— Нет комментариев, — без интонации ответил Валентин и отступил в сторону, гордо играя трехглавым мускулом бедра.

Не прошло и минуты, как на теннисном корте появилось еще одно животное — клочковатый пудель Онегро влетел с несвойственной ему прытью, галопируя передними лапами и тормозя задними, разбрасывая клочьями пену и волоча за поводок своего задыхающегося хозяина, Питирима Кукк-Ушкина.

— Товарищ Стратофонтов, я вас ищу! — вскричал нелюдимый «инвентор» и бросился вдруг перед мальчиком на колени.

Трибуны разразились аплодисментами. Многие смахнули слезы с пожелтевших от грима щек.

— Вот за что я люблю теннис, — сказал ветеран сцены Даульский ветеранке Крошки-ной, — какая неожиданная драматургия! В третьем сете врывается старик и падает перед чемпионом на колени! Великолепно! Даже в классике такого не бывает. Там всегда знаешь наперед, что Сильву Мореску задушат из ревности.

— Питирим Филимонович! — воскликнул мальчик. — Вы на коленях? Перед несовершеннолетним?

— Оставьте меня! — властно сказал Кукк.— Дайте мне сказать! — не вставая с колен, он быстро причесался оловянной расческой и заговорил с совершенно невероятной экспрессией:

— Дети, и вы, ветераны сцены, и вы, разумные звери, включая птиц, и вы, шуршащие нежной листвой деревья, и вы, розовощекие небеса, и ты, Онегро, живое воплощение моих сорокалетних трудов, все присутствующие, — знайте, что Питирим Филимонович Кукк-Уш-кин — совсем не вредный человек! Много лет, поддавшись поверхностному, но магнитному чувству тщеславия, я сторонился общественности и даже зарекомендовал себя мизантропом, но вот сегодня произошел перелом. Кому я обязан этим переломом? Вам, товарищ Стратофонтов, мужественный потомок командира моего предка флотского лекаря Фогель-Кукушкина, вашему примеру, дорогой товарищ юный пионер! Вот именно благодаря вашему примеру я понял, что истинный смысл моей жизни состоит не в будущих монументах и каналах моего имени, а именно в том, к чему вы призывали через закрытые двери — к служению идеалам человеческой цивилизации! И вот теперь, товарищ Стратофонтов, когда я все понял, и когда я созрел для этого монолога, я вынужден закончить его тяжким сообщением — сундучок, в котором что-то стучит, пропал!

Не будем говорить о том, какими аплодисментами наградили этот страстный монолог ве

тераны сцены, не будем описывать и тревогу, охватившую всех участников теннисного матча, их друзей-животных и членов семей.

Оказалось, что в районе бульвара Профсоюзов многие дворники знали в лицо Ксантину Ананьевну, но никто не знал, к какому жэку она принадлежит.

Дворник Шамиль, например, рассказывал:

— Я мету панель от овощной палатки до киоска «Союзпечать», а от киоска метет Феликс Грибов, но он сейчас поступил в Университет на очное отделение и больше не метет, а вместо него мела вот эта дама в фирменных очках, которой вы интересуетесь. Я ее спросил, не родственница ли она Феликсу, а она сказала, что тетя. Феликс — лингвист, и я лингвист, и тетя оказалась тоже лингвист. Мы с ней по утрам перебрасывались фразами на рето-романском языке. Это такая вымирающая народность в горной Швейцарии.

Дворник Феликс в свою очередь поведал следующее:

— Я, конечно, стараюсь теперь мести свой участок от киоска до парикмахерской по вечерам, потому что утром посещаю лекции по мат-лингвистике. Частенько на участке Шамиля встречал странную даму, похожую на мужчину. Однако дама была дамой, потому что интересовалась, одним пожилым гражданином с собачкой. Как-то я спросил ее, не родственница ли она Шамилю, а она ответила, что тетя — Шарафетдинова Раиса из Перми, специалист по руническим письменам. Это далекая от меня сфера, и потому я теткой этой перестал интересоваться, хотя и перекидывался иногда фразами на северо-норвежском диалекте.

— Выходит, что панель от овощного киоска до парикмахерской подметалась дважды? — спросил Гена.

35