Костёр 1975-02, страница 37
крытию, — сказал сенатор. — Ведь я звоню тебе, дорогой Гена, совсем не из-за сундучка, о котором наш народ уже почти забыл, хотя и не отказался бы обрести его вновь, даже не зная, что там стучит и стучит ли вообще, и нужен ли этот стук нашему красивому народу, и не нарушит ли он гармоническое равновесие между островами... «Эге, — подумал тут Гена, — уж не становишься ли ты рутинером, дорогой Пафнутти?» — ...И подлинные ли кроются там ценности, а не мнимые ли, и не разбудят ли они нездоровые страсти среди некоторых граждан Оук-Порта, которые в последнее время отряхивают пыль со своих пиратских предков, овеянных флером псевдоромантики и забывают или отодвигают на второй план других своих предков, виноградарей и рыбарей с их простой, но не менее яркой судьбиной, а совсем из-за другой причины. — Что? — спросил Гена не без растерянности. — Я несколько запутался в вашей фразе, дорогой и уважаемый друг. — Не из-за сундучка, а из-за музея, —чуть-чуть яснее сказал сенатор. — Мы открываем музей нашей истории и приглашаем на открытие все потомство нашего национального памятника, а также сестер Вертопраховых, капитана Рикошетникова, его семью, весь экипаж корабля «Алеша Попович» с членами их семей и друзьями, а также всех людей доброй воли, по твоему усмотрению. — Спасибо, Пафнутти, мы обязательно приедем, а вы пока... Он хотел попросить премьера начать поиски таинственного коротковолновика, используя помощь вождя Фуруруа (ведь от Эмпиреев до Микронезии гораздо ближе, чем, к примеру, от Ленинграда до Гренландии), но тут по длинным коленам мировой телефонии и по-всем ее стыкам прошла нервная дрожь: голос Кучче уплыл и растворился^, и забормотало сразу несколько десятков голосов — тери таузерид ов миллион... твенти пойнт сикс нер сент... комма... хальб дритте... масимаси... кванто оа... хав па-унд... тити-мити, — Геннадий понял: мировую валютную систему вновь лихорадит. Он поднял мяч для подачи и вдруг задумался. Весенний закат пылал над островами. Он пылал равномерно для всех, в том числе и для нас с вами, но, в самом деле, давайте скажем прямо — весенний закат над островами для тринадцатилетних детей пылает сильнее, чем для их сорокалетних родителей. Он стоял с мячом над головой и думал, глядя на весенний закат над островами, хотя это были родные Кировские, а не те далекие, далекие, далекие, где когда-то, год назад, он встретил свою партнершу в сегодняшнем матче — Дашу Вертопрахо-ву, в те времена еще именуемую Доллис Нака-мура-Бранчковской. Отягощенный этими воспоминаниями Гена подал мяч, а неотягощенный воспоминаниями Валентин Брюквин тут же погасил его. Зрители, а их было немало, ибо рядом с кортом находился дом отдыха ветеранов сцены, взорвались аплодисментами. Назревало сенсационное поражение ранее почти непобедимой пары. — Генка, ощетинимся? — услышал он горячий шепот Даши. Удивительно, как быстро овладевала эта бывшая иностранка разными школьными ленинградскими словечками. Гена вновь повернулся лицом к закату и вдруг увидел в небе на огромной высоте странное закатное облачко — зеленый кораблик под оранжевыми парусами. Кораблик стоял в необозримом пространстве, пронизанном лучами уже окунувшегося в западную Балтику солнца, и как бы подчеркивал своим присутствием необозримость этого пространства и необозримость мечты и безграничные возможности переходного возраста. Это был ответ на вопрос «а не лучше ли?» «Нет, не лучше, — сказал сам себе мальчик, — отнюдь не лучше устраняться и предаваться удовольствиям, чем идти ца помощь тем, кому наша помощь потребна!» В небе над кортом сделала круг крупная птица. Гена вгляделся. Бог ты мой, это был старый друг чайка-самец Виссарион из устья Фонтанки. Нет, неспроста прилетел он сюда. Ему тоже хотелось стать участником приключения. Не прошло и пяти секунд, как вдоль проволочной сетки замелькали рыжие, огненные пятна — это мчался ирландский сеттер Флайнг Ноуз, друг Пуша Шуткина. Еще через секунду сам Шуткин спрыгнул неизвестно откуда на теннисную сетку и сделал лапой жест — внимание! 34 |
