Костёр 1976-01, страница 15— Знаю одного пацана, так он каждое утро специально носом в стену бьет — вместо зарядки. Чтобы воспитать нос. Это он в боксеры себя готовит. Танька сказала «глупо», улыбнулась и покачала головой. И еще сказала: — Завтра мне в драмкружок, что я скажу? — Скажи там, что будешь играть Бабу-Ягу, — предложил Кеша. В магазине, куда мы пришли, не было школьных портфелей. Только желтые, и такие громадные, что и взрослому не унести. Пришли в Гостиный двор. Здесь были разные портфели. — Этот вроде похож. Кажется, такой у нее был, — сказал Кеша. — Берем? — Берем! — Скажите, пожалуйста, сколько стоит такой портфель? — спросила Танька у продавца. — Три семьдесят. Мы забрали портфель и пошли в Дом книги. К нашей радости, там было все, что нужно. И «Родная речь», и «Математика», и тетради. Потом мы еще купили авторучку и несколько резинок — чернильных и карандашных. — Теперь по домам, — сказала Танька. — А в семь... Ох, что-то будет, мальчишки, — она опять потрогала свой нос. — А знаете что? Давайте еще до педсовета извинимся перед немкой? Все-таки мы обидели ее, правда ведь? А? — Можно. — А по-моему, она этого не заслуживает,— сказал я. — На месте решим, — сказал Кеша. — А вообще, тебе, как пострадавшей, ничего не будет. А вот нам с Вовой как всыплют — будь здоров! И хотя от Кешиных слов у меня защемило в груди, я спокойно так сказал: — Посмотрим. Там тоже люди... И что за народ Дверь нам открыла Настенька. Мы даже растерялись. Это была вроде и прежняя Настенька, но совсем другая: радостная. И Кеша, не понимая, чему она рада, голосом взрослого человека сказал: — Вот тебе портфель, кроха. Не нужно плакать. Улыбайся и думай о том, что жизнь пре-красна% — Он с деловым видом раскрыл портфель, чтобы показать покупки. — Ой, а у меня уже все есть, — сказала Настенька. — Что у тебя есть? — Все есть. Портфель, и книжки, и тетради. — Так... — сказал Кеша. — Где взяла? — ...Не велел он говорить. — Вот те и раз, — сказал я. — Я пообещала, что не скажу. — Ладно, — сказал я. — Не говори. Но, может быть, ты покажешь нам свой портфель? Настенька повела нас в комнату и показала черный портфель с белым замком. — Три семьдесят? — спросил Кеша — Три семьдесят,—радостно повторила Настенька и погладила маленькой ладошкой черную шершавую кожу. — Ладно, скажу: мне его дед Захар купил. Я на улицу вышла, опять заплакала. А он подошел и повел меня покупать. — Ну, дед! — сказал Кеша. — И здесь успел. Наши приехали Дед Захар сидел на кухне и ел суп. — Ну, как дела, дед? — таинственным голосом спросил Кеша. — Как погодка? Захар отложил ложку, вытер бороду и кивнул. — Все. Кончили. Двадцать два тополя. — А у меня в школе неприятности, — вздохнул Кеша. — Сегодня педсовет, промотали немецкий. И, между прочим, твой внук виноват больше других — это он всех подговорил... Ты, случаем, не зайдешь? Раньше ты к этому терпимо относился. — Я никогда к твоим выходкам терпимо не относился, — сказал Захар. — Я вот смотрю, что мне в свое детство из твоего и вставлять будет нечего. — Конечно. И не будет. Если портфели раньше нас девчонкам покупать. Ты скажи, как это получилось? Захар хотел ответить, но вдруг закрыл глаза, и рука его медленно поднялась на грудь, где сердце. — Деда, плохо тебе? Плохо?.. — Валидол, — прошептал Захар. Кеша бросился в комнату, а я налил в чашку воды, поставил рядом, вскочил на подоконник, открыл форточку. — Деда, выпей. Скорей! Захар открыл глаза. Дрожащей рукой взял из коричневой бутылочки таблетку и сунул в рот. Подождав, тихо сказал: — Ничего. Я еще на следующий год марафон «Пушкин — Ленинград» побегу... Мы с Кешей вышли на лестницу. — Боюсь я за деда, — сказал Кеша. — И я боюсь, — сказал я, думая о Кеши-ном Захаре, о своей бабушке и о том, что мне тринадцать лет, а ей уже шестьдесят пять, и о том, что сегодня педсовет, и о том, что с каждым днем моя жизнь делается все сложнее. На улице начинало темнеть, но, подойдя к своему дому, я увидел, как из такси выходят мои родители и сестры. Папа уже заметил меня и, улыбаясь, развел руки в стороны. И, чуть не заревев от радости, я бросился к нему на шею... |