Костёр 1976-02, страница 20

живала и тоже начинала хохотать, а потом прямо в пижаме садилась на коврик, немыслимо переплетала ноги и отжималась на руках — делала так называемый «лотос», который могут только йоги.

А уж этого не умел никто — ни папа, ни Витя, ни упорная бабушка, хоть Витя дважды подглядела, как та старалась научиться этому, когда думала, что ее никто не видит.

Мама оглядывала всех спокойными, вытянутыми к вискам «византийскими», как говорил папа, глазами и спрашивала:

— Ну что, слабаки, съели? Расти вам еще надо, стараться, милые, работать над собой не покладая рук.

А потом... потом начались няньки. За год их сменилось три.

Мама и папа допоздна задерживались на работе, у них были частые командировки, и все стенды «Ленгорсправки» обклеивала мама объявлениями с умоляющими призывами о помощи.

Витя с родителями жила в самом центре, на Невском проспекте. Няня должна была встречать Витю из школы, переводить через кишащие автомобилями, троллейбусами, автобусами и трамваями Литейный и Невский проспекты, провожать домой (Витю искренне возмущало это недоверие к ее самостоятельности), кормить обедом, отводить в бассейн и приводить обратно. Теперь мама и папа не могли ездить в командировки вместе, потому что бабушку не умела заменить ни одна няня.

Первой была очень милая, очень добрая и очень болезненная старушка, которой просто не под силу было забираться на четвертый этаж. Все очень привязались к ней, она тоже, но выдержала только полтора месяца.

Вторая — высоченная костлявая женщина, вся в черном, с усами и большим позеленевшим нательным крестбм.

Однажды, убирая папин закуток, гордо именуемый кабинетом, она наткнулась в книжном шкафу на окаменелый череп. Нянька дико завизжала:

— Антихристы! Сатаны! — кричала она и потрясала рукой. — Гробокопатели! Осквернители могил! Чур меня, чур!

И, к восторгу Вити, удалилась, так грохнув дверью, что висевший на стене щит времен Владимира Красна Солнышка сорвался с гвоздя и с кастрюльным звоном долго катался по прихожей.

А когда снизу пришел разъяренный сосед— инспектор Госстраха Черногуз-Брудастов, то застал папу, сидящего от хохота на полу, горько плачущую маму и Витю, деловито вешающую щит на место.

Третья нянька писала рассказы.

Ей исполнилось семьдесят четыре года, в ее коллекции имелось по письму от Короленко и Горького. Когда она занималась творчеством, все в доме замирало.

В один прекрасный день она без всякого пре

дупреждения исчезла. И тогда Витя взбунтовалась. В ознаменование этого она приготовила обед, и, к изумлению родителей, он оказался съедобным. Маме был сдан экзамен по правилам уличного движения, и Витя получила самостоятельность.

И вот прошел год. Витя частенько ловила взгляды между папой и мамой, когда, как заправская хозяйка, разливала сваренные ею супы и щи, накладывала котлеты и голубцы.

Но однажды совершенно случайно услышала, как мама, всхлипывая, говорит отцу:

— Витька! Моя Витька! Она ведь совсем взрослая стала! А ей всего двенадцать! Ты понимаешь — двенадцать! У ребенка должно быть детство, понимаешь! Розовое и безоблачное...

— Детство у нее есть! И очень неплохое детство. А если она научилась что-то делать собственными руками — честь ей и хвала. И вот что: в этом году я ее обязательно возьму с собой в экспедицию, — твёрдо сказал отец. — Хватит лагерей. Пусть поглядит, как люди работают.

Это и было то самое чудо, которого ждала Витя.

Тот, кто никогда не был двенадцатилетней девчонкой в новеньких джинсах, туго зашнурованных кедах, алом свитере-водолазке и легкой куртке-штормовке, никогда не поймет, как это здорово — чувствовать себя ловкой, гибкой и красивой. И почти взрослой.

Человек без понятия, поглядев на ее короткий решительный нос, усыпанное веснушками лицо и короткую стрижку, вполне мог бы принять Витю за мальчишку. Но достаточно было поглядеть в мамины, подтянутые к вискам, те самые «византийские» глаза, чтобы сразу разобраться, что к чему.

Соседи по купе появились одновременно Один — сухощавый невысокий моряк с вороненым якорем — знаком капитана дальнего плавания — на груди, второй — громоздкий, лохматый, с огромной трубкой в зубах.

Капитан улыбнулся Вите, легко забросил большой, новый, вкусно пахнущий кожей чемодан рядом с ее рюкзачишкой и сел на полку, спокойно разглядывая чуть прищуренными глазами своих спутников. Вот так спокойно, наверное, глядел он навстречу всяким шквалам, тайфунам, торнадо, смерчам и цунами.

Второй поставил у ног две здоровенные клетчатые сумки, шумно потер руки и выпустил пахучий клуб дыма из трубки.

— Отлично! — прогудел он. — Одно мужское общество! Это прекрасно! Давайте знакомиться: Любезнов Аркадий Витальевич! — покровитель искусств.

— Станислав Сергеич, — представился моряк.

— Витя, — сказала Витя.

— Отлично! — снова загремел второй. — Лишь бы женского полу черт не принес, хоть

1В