Костёр 1976-08, страница 5

МАШИНИСТ

Хотя будка и далеко от города и окружена дремучими лесами, Серенький не скучает дома. В любое время года у него дела хватает: зимой катается на доске с ледяной горки, отважно спускается на лыжах с крутого откоса, вместе с Лайкой ходит в потрескивающий от мороза заснеженный лес, где наблюдает за суетливыми снегирями, облепившими ольховый куст, будто красные фонарики, слушает сварливые крики потревоженных лосем сорок; иной раз увидит белку, лисицу, зайца, Лайка тут же припустит за зверьком, но скоро возвращается: снежный наст не выдерживает ее тяжести. А дятел совсем не боится их. Прямо над головой долбит и долбит сухую сосну. Иногда повернет точеную головку, глянет вниз и снова за дело. На чистый снег просыпается коричневая труха, бабочками планируют вниз лепестки нежной красноватой коры.

Да что и говорить, в лесу всегда интересно. В лесу не соскучишься. Он ведь живой, лес-то! Стоит подуть ветру — и деревья начинают разговаривать друг с другом, рассказывать разные интересные истории. И тот, кто умеет слушать лес, никогда не спутает голоса деревьев. А голоса у ели, сосны, березы, осины совсем непохожие. У каждого дерева свой собственный голос. Но больше всего Серенький любит встречать поезда. Стоит рядом с матерью и смотрит на мелькающие мимо вагоны. Куда они бегут, торопятся? В каких странах-городах их ждут?..

Ровно в семнадцать ноль пять мимо разъезда проходит пассажирский Ленинград — Полоцк. Сначала слышится далекий паровозный гудок. Машинист предупреждает Серенького и

мать, что пассажирскии уже прогрохотал через железнодорожный висячий мост, который от них в трех километрах, и выходит на прямую к ним. Из-за сосен поезда не видно, но уже над вершинами серыми тугими шапками взлетает дым. Много таких шапок разбросано вдоль путей над бором. Поезд идет на подъем, и машинист не жалеет пару.

Все ближе пассажирский, уже видна на черной маслянистой груди паровоза красная звезда, слышен металлический стук колес, тоненькое со свистом шипение пара, в будке машиниста виднеется широкое плечо и усатая голова машиниста Парамонова. Он тоже смотрит на Серенького и мать из-под лакированного козырька форменной фуражки. Смотрит сурово, без улыбки. Лицо у него загорелое, обветренное, скулы выпирают, как две печеные картошки, глаза от ветра прищурены. Усы у машиниста густые, темные, и кончики загибаются кверху, как у маршала Буденного.

Парамонов сверху вниз смотрит на них и едва заметно что-то трогает там внутри рукой, и тотчас раздается негромкий добродушный гудок. Это Парамонов поздоровался с ними. Мать держит перед собой желтую трубку флажка и тоже без улыбки смотрит на машиниста. Глаза у матери синие, длинные ресницы загибаются кверху. Из-под косынки выбивается черная прядь и трепещет на ветру. Паровоз заслонил собой уже полнеба, и, чтобы увидеть машиниста, нужно задирать голову. С шумом, лязгом, железным грохотом проносится мимо паровоз, и вот уже виден лишь затылок машиниста. И широкое плечо, обтянутое синим кителем. Пролетают мимо длинные

3