Костёр 1977-05, страница 8

И тогда мама тоже крикнет:

— Прошу тебя, Георгий, не кричать!

— А я тебя прошу не кричать!.. Я совершенно не хочу, чтобы Леонид и Родион знали, что старшие в семье ссорятся.

— И все-таки, — опять крикнет мама, — это не повод для того, чтобы...

И они начнут ссориться, ссориться уже словно бы совсем о другом!.. А Ольга будет стоять у окна, сжавшись, боясь даже слезу обронить... В конце концов папа крикнет:

— Ну это уж, Наташенька, я не знаю, что такое! В чем ты, собственно, меня обвиняешь? Я работаю как черт!..

Он пнет ногою стул, и тот поскачет в угол, словно козленок.

— Успокойся, — скажет мама презрительно,— никто тебя...

- К черту! — и отец вылетит из комнаты, грохнув дверью.

И тогда мама сядет к столу, заплачет, закрыв ладонями лоб. Ольге будут видны только мокрые ее щеки. Потом она поглядит на Ольгу:

— Вот что из-за твоих фокусов выходит, ты видишь?

И уйдет.

Однако остаток школьного дня прошел без плохих происшествий. На истории она даже получила четверку. Могла и пять получить, да забыла одну совершенно ерундовенькую дату— как говорится, голова не тем была занята.

Тамара Густавовна колыхнулась на своем стульчике, огромная, грузная. Обычный школьный стул казался под нею игрушечным, крошкой... Она колыхнулась, глянула на Ольгу огромными своими серыми глазами и произнесла низким грудным голосом, словно певица:

— Молодец, Оля! Садись, давай дневник.

Ольге неудобно было перед классом, и она

сказала:

— Я позабыла, Тамара Густавовна, дома...

Хотя, наверное, никто уже ничего не помнил, что было на уроке математики.

А Ольга, вышло, своим враньем только себе хуже и сделала. Ведь все равно после уроков придется нести дневник Елене Григорьевне. Но если б Ольга не врала, то рядом с двойкой стояла бы еще и четверка по истории — хотя и слабая защита, но все же.

А теперь будет стоять одна только Еленина пара!

После шестого урока она отправилась домой. Будто правда за дневником, будто за ней следил кто-то. Хотя, конечно, никто за нею следить не собирался. Родька был, естественно, в детском саду. А Ленька дома.

Ольга по привычке заглянула в холодильник. Есть совершенно не хотелось! Но когда имеешь младшего брата, куда ж тут денешься!.. Она спросила:

— Лень, кушал?

— Не-а...

Она разогрела, поставила две тарелки. Вот какое глупое положение: по идее надо было спешить, но так спешить не хотелось!

— Лень, уберешь? Я в школу на полчасика.

— Ланна! — беспечно отозвался Ленька.

Он был веселый и сговорчивый братишка.

И учился хорошо. Если двойки и хватал, то по незначительным предметам, которые всегда можно выучить. Не то что Ольга — по математике!

Беспечное согласие Леньки, однако, мало что значило. Он такой — не со зла, а просто: возьмет и не приберется. Скажет: забыл. И будет правда. Поэтому Ольга сказала особым — спокойным, строгим голосом:

— Леня, только пожалуйста. Ты понял?

Ленька поднял на нее удивленные глаза.

Откуда, мол, узнала, что хотел улизнуть. Улыбнулся:

— Лана-лана, не бойся. Я ж сказал!

Ленька ее слушался, и Родька ее слушался.

Когда гости приходили, мама даже иной раз просила:

— Олешь! Побудь с ребятами. И потом проследи, чтоб спали.

А Ольга даже довольна бывала в такие вечера. Она и про Леньку и про Родьку знает все. Поэтому ей легко быть мягкой и требовательной, легко за ними следить. Родька, например, то, что делает в детском саду, дома ни за что не хочет. Например, умываться. Ольга долго с этим мучилась. Наконец придумала рассказать ему про микробов. Родька тогда удивился страшно! Долго осматривал свои пальчики, потом говорит...

Ох, не о том ей надо думать, не о том! Что она сейчас Елене-то скажет? Под мышкой, завернутый в газету, грелся дневник... Что она ей скажет? Ничего она ей не скажет! Тут говорить нечего.

А ведь когда-то и Ольга училась неплохо — в младших классах, до начала настоящей математики. А может, вернее сказать будет: до прихода Елены Григорьевны?

Как только начались алгебра да геометрия, так Ольга и превратилась в неповоротливую какую-то квашню посреди класса. Все чего-то понимают, стараются, руки тянут. Им интересно. Не всем уж так, конечно, но большинству!

А у нее — как с самого начала не завязалось, так и пошло через пень колоду. Смотришь в книгу, видишь фигу, — так папа однажды сказал разозленный. А что? Правильно! Обидно, грубо, а все равно же правильно!

В самом начале пятого класса она заболела не очень страшной болезнью — ветрянкой. Ее сразу же изолировали от Родьки и Леньки — отправили обратно на дачу. А погода стояла просто на редкость! Они жили вдвоем с тетей Машей. Так хорошо было: небо синело, тихо светило солнце, лист облетал. По утрам роса лежала, густая, зернистая!..

Но проплыло двадцать дней осеннего рая.

в