Костёр 1977-06, страница 16

Не то чтобы она уж везде так бешено торопилась. Но остановиться, дух перевести буквально было некогда. Все время что-нибудь надо, надо, надо!.. Оглянешься, а уж на улице темным-темно, уж времени девять. Голова сама на стол падает, как мяч баскетбольный.

Родьку она вообще не видит, Леньку практически только во время обеда их скоростного. Родителей?.. По пути в ванную посидит с ними у телевизора минут десять. А глаза уж не видят...

И чувствовала Ольга, что-то не так у ней делается, но остановиться не могла!

...Однажды она проснулась под утро. Было еще почти темно. До вставания в школу почти полтора часа. Такого с ней вроде и не случалось раньше! Нет, было один раз. В классе, кажется, четвертом — тогда зуб болел. Спала еще, но уже чуяла, что болит он... Спала — уж и не спала, а вроде как притворялась сама перед собой: страшно было.

И сейчас так же случилось. Ей приснился сон. А может, это уже не сон был. Просто вдруг вспомнилось то, что будто пролетело мимо ушей, но, оказывается, не пролетело, застряло в душе... В памяти!

Ленька Родьку обижал. Что там было у них, в точности она не знала: сидела, уткнувшись в учебник, и дверь в ее комнату была закрыта. Но в том дело, что Родька орал:

— Ну не лезь! Отдай! Сейчас Оле как скажу. Тогда узнаешь, она играть с тобой не будет.

Потом долгое молчание. Потом Ленька:

— Она и так с нами не играет. Сидит в своей комнате, как сторож... Оля твоя... Да возьми ты свою железку!

И все. Родька не плакал. А Ленька, видно, ушел, потому что обидно бухнула дверь... Да, бухнула: теперь Ольга точно припомнила.

Когда же это произошло? Вчера, что ли? А может, позавчера?.. Хорошо бы, вчера. Тогда еще ничего. Тогда еще можно как ни в чем не бывало с Родькой повозиться, Леньке спокойным голосом что-нибудь там такое объяснить...

Она лежала, закинув руки за голову, нахмурившись... Вдруг подумала: хорошо, что еще хоть обижаются. А вот когда уж обижаться перестанут — значит, конец, рукой на тебя махнули!

Надо, надо, обязательно надо с ними заняться. Стыд какой, двенадцать дней живу для одной себя. И родители тоже небось косятся. Да чего они там косятся, ни капельки они не косятся! Разве мама будет коситься! Да мама для меня, для нас всех... Нет! Опять я не то. Не в том дело — косятся или не косятся. Я же сама должна. Я же старшая! Кто, кроме меня, маме поможет? Родька, что ли?

Подумав так, она немного успокоилась. Лежала в светлой своей от проснувшегося солнца комнате, глядя в знакомый до последней трещинки потолок... Я обязательно что-нибудь сделаю!

Но тут опять тревога беспощадно подступила к ней...

«Какая ты быстрая! — шептала ей утренняя тревога. — Раз, два и решила... Сделаю, помогу... А когда?»

А правда, когда? День забит, как рюкзак перед походом. И чтоб туда что-то еще втиснуть, надо, значит, что-то выкинуть. А выкидывать ничего невозможно. Математику? Повторение? Вальку-синецветика? Их разговоры и медленные провожания после того, как чтение, арифметика и русский готовы? Даже-любимейшей Машке Цаловой она отводит всего только переменки, да и то когда не надо подзубрить для страховочки какой-нибудь там параграф!

Так что же тут выкинешь из этого рюкзака?

«Бомс!» — пробили часы. Чинные древние часы, оставшиеся еще от бабушки — почти уже забытой Ольгой, потому что умерла она, когда еще Ольга была детсадовкой вроде Родьки, то есть очень давно... А часы вот все ходят... Мама их, между прочим, не особенно жалует— из-за того, что тикают громко и что бьют. Мама даже говорит: «Я от них просыпаюсь!»

И тогда их повесили к Ольге. Тоже уж давно, класса, наверное, со второго или с третьего. «Ну хоть вы что-нибудь мне подскажите». Часы в ответ качали тяжелым бронзовым маятником.

И тут до нее дошло — все-таки подсказали часики!—да это же простая детская вещь: утро! Во-первых, не спать до последнего, во-вторых, может, и зарядку побоку — она же не спортсменка, не Машка!

Вставать рано! Родьку в садик ей можно и самой собирать. И завтрак — тоже! Что она, не умеет завтрак приготовить! Пусть даже на пересменку — когда мама, а когда и она! И то уже хорошо!

Ольга вскочила — столько сил у нее сразу прибавилось! Сунула ноги в тапки, побежала в ванную.

Улыбаясь и глядя в зеркало на свою вымазанную зубной пастой физиономию, она думала, что, конечно, лучше бы с ними вечером. Но вечером когда ж? Голова уже глупая становится. Долбешка, а не голова.

Нет, она уж постарается утром. В конце концов, это же не важно когда. Главное, чтоб каждый приносил в семью что-нибудь хорошее, тогда и будет настоящая семья... А что это — хорошее? А то, что Родька у них, например, такой маленький и милый. Ленька — забияка и веселый, вроде папы. А она, Ольга, заботится.

Она с удовольствием натерла закоченевшие щеки полотенцем и вошла в комнату к мальчишкам. Оба, конечно, еще спали.

— Мяу, -— сказала Ольга, — мяу! — Потом: — Киса-киса-киса!

Родька сейчас же открыл глаза. Поискал взглядом кошку, которой у них в доме никогда в жизни не было. На лице его было удивление. Наверное, он думал: «Вот так сон мне

14