Костёр 1977-06, страница 15

профиль (как будто древнегреческий или древнеримский) с развевающимся пучком курчавых волос на затылке. Брошку эту носить, конечно, было нельзя — неудобно. Она лежала в кармане плаща и больно колола пальцы, как забудешься, за чем-нибудь полезешь неосторожно...

Теперь Ольга без спросу разорила «секрет», выкинула фантик, положила брошку, аккуратно примяла пальцами бока ямки, закрыла опять стеклом. Чуть-чуть — таинственно, но чтоб и видно оставалось — припорошила стекло землею...

— Ой-я!—прошептала Валя. — А как же она здесь?

— Да не бойся, — тоже шепотом ответила Ольга. — Пусть остается. Ничего!

Валя смущенно и неловко стала рыть новую ямку:

.-г- Никому про это не будем говорить, да?..

И тут Ольга сказала себе: «Ну пора! Не трусь!..»

— Погоди! — она быстро обошла беседку, вынула свой дневник, вернулась на место. Положила дневник на землю перед Валей. — Хочешь, покажу?

Валя сперва ничего не поняла. Она медленно читала имя и фамилию на обложке. Потом посмотрела на Ольгу: мол, зачем это?

Ольга открыла первую страницу...

За месяц с небольшим много двоек не нахватаешь. Теперь Ольга даже испугалась, как бы их не оказалось слишком мало. Поэтому старалась помедленней переворачивать каждую страничку. Она уже будто забыла, что это ведь стыдно — показывать двойки.

Но почему-то не было стыдно! Даже вообще не думалось об этом. Только одного она хотела: чтоб Валя ей поверила!

...Вот кончились в дневнике все прожитые недели. Но Ольга все-таки еще раз перевернула страницу, как бы на всякий случай — а вдруг... Теперь на них обеих глядела белая неизвестность будущих дней.

— Никому не скажешь про это? — тихо сказала Ольга. ^J

Валя быстро-быстро замотала головой.

— А будешь со мной?.. — Она не знала, как сказать: «заниматься* или «дружить»? Но Валя, не дождавшись конца, закивала головой — опять быстро-быстро.

Тарам-парам, какие-то там крылья И вместо сердца пламенный мотор!

Правда что — вместо сердца пламенный мотор! Так жила она последние дни. Словно взлетела над обычной своей жизнью — все прежде важное отступило, как бы съежилось, оставшись внизу. Дом, братишки, Машка Цалова, Тамара Густавовна, Елена Григорьевна...

Сердце отскакивало от всего этого, как пинг-понговый шарик. Она досиживала кое-как уроки, летела домой, чтобы покормить Леньку. И скорее бегом назад, в школу, в продленную группу.

А там уже Валька ее ждала. Хилые беленькие косицы, нелепые коричневые банты рядом с синими глазами.

А глазищи так, наверное, все время на дверь и были наставлены. Едва Ольга войдет, сейчас же они тут как тут — два синих цветка.

И Зоя Васильевна, строгая старомодная воспитательница, заметно к ней подобрела. Она брала Ольгу за локоть, отводила к окну и тихо рассказывала про Валю: мол, она и спорить теперь научилась, и бойчей стала. Разучивали стих к ноябрьским, так у нее память, оказывается, прекрасная! А чуть с кем заспорит, сейчас же: мне сама Оля сказала! Что уж, значит, высший суд, дальше ехать некуда!

— Вы понимаете, как это все хорошо! — говорила Зоя Васильевна. Она волновалась, и слова ее то и дело перемежались короткими смешками. — Вы понимаете, Ольга?.. В вас есть эта наша жилка, педагогическая!

Ольга слушала Зою Васильевну, а сама все поглядывала на Валю и говорила ей глазами: сейчас, сейчас, погоди чуток. И снова слушала, слушала, и силы ее росли!

Она задумала вещь рискованную, но, может быть, единственно спасительную. Она быстро делала с Валей арифметику, которая была задана сегодня... А как быстро сделаешь? На полуподсказке, как же еще! Но Ольга специально шла на это. Зато выкраивалось время на прошлое. Они шагали из глубин, взяв даже учебник первого класса, нагоняли сегодняшний день из прошлого.

Так Ольга сама для себя делала. Взяла прошлогодний дневник и с марта поехала заново делать уроки! Оказывается, она по частям-то кое-что знала. Математика валялась в ее голове бессмысленной грудой кирпича, балок, блоков. И нужно было это все сложить — сделать дом.

Прошло уже девять дней из того вольготного срока. Класс вроде б и не замечал, спрашивают ее, нет. Только раз-другой кто-то отпустил замечаньице, что, мол, везет Лаврушке... Даже Машка ничего. У нее началось ее драгоценное фигурное катание. Значит, опять она будет учиться лишь бы — лишь бы, позевывать на уроках и греметь в парте коньками, такими тяжелыми на вес и такими легкими, когда Машка бегает в них по льду.

Ольга ей раньше завидовала. А теперь — что фигурное: прыгай да прыгай. Сама Зоя Васильевна ее хвалит! И сам Ветров, огромный, как Маяковский, нет-нет да и заглядывает в продленку: «Недурно, — говорит, — недурно! Хоть и надула меня в прошлый раз. Да победителей не судят!»

Она жила теперь, не замечая дней. Чуть ли не каждая секунда была на счету — пять по сорок пять (или шесть по сорок пять) —учебный день. А потом все срывается с места, как сумасшедший вихрь: Леньке обед на скорую руку, дальше Валя (сперва уроки, а потом просто от нее ведь уйти невозможно), уроки свои, дальше повторение старой математики...

13