Костёр 1977-07, страница 5

ли на войско, обнажившее обоюдоострые мечи, разбрызгивая шорохи, выскочит прекрасный, как детская сказка, фазан.

До сих пор вокруг моего аула утренняя земля испещрена следами зайцев, ежей, лис, шакалов. И ведь язык уже не повернется сказать: «Подумаешь!» Теперь это тоже чудо: дикие животные возле жилья человека.

А как кинешься к первым грибам!.. Они у нас огромные, словно лопухи, растут себе весной между кочками дерна, на речных островках.

Ночью, когда умолкают гул работ, голоса птиц и детей, слышно, как звенят две неумол-кающие струны — воды двух наших рек. Слышно, как, провожая реки в путь жизни, ибо вода в пустыне и дар жизни обозначаются у нас одним словом, ласково и торопливо шепчут приветы и поклоны серебряные тополя моего аула, моего Кизил-Аяка.

В детстве я никак не мог понять, что же это такое — Кизил-Аяк. Может, виноваты тут были мои родственники. Они, приезжая к нам, всегда подтрунивали надо мной:

— А ну, Каюм, покажи нам свои ножки! Раз ты кизил-аякский мальчик, значит, у тебя и ножки должны быть золотые.

Кизил — на туркменском языке — красный,

но может употребляться и как — золотой. Аяк — нога. Однако у соседних народов слово «аяк» — это блюдо, пиала, чаша. У шаха Джемшида, как повествуют легенды, хранилось удивительное золотое блюдо — кизил-аяк. Глядя на это блюдо, шах Джемшид видел все, что происходит на земле.

Вернее всего, наш аул получил свое название из-за богатства прежних его жителей. Говорят, что отары овец покрывали здешние земли так же, как тучи покрывают небо в ненастную погоду. Правда, отары эти принадлежали баям. И когда народ взял власть в свои руки, баи вместе со своим скотом ушли в Афганистан.

Мой отец был среди тех шестидесяти хозяев-дехкан, которые переселились из соседнего аула в опустевший Кизил-Аяк, на его плодородные земли. Был организован колхоз «Тязе дуня», что значит «Новый мир». Первый урожай удался, жить бы да жить, да сагитированные байскими лазутчиками осенней ночью 1929 года пятьдесят семь из шестидесяти ушли в Афганистан.

Много лет прошло с той поры, но «Золотая чаша» не оскудела. В наши дни мой аул — поистине золотая чаша, на горькую черную зависть беглецам, предавшим эту землю.

ПЕРВЫЕ МАШИНЫ

Наш дом стоял на отшибе. В нашей стороне не было и дорог. Сразу за домом клубилась зеленая буря зарослей. Всего ближе стоял к нам дом Аннали-ага. Но чтобы поговорить с сыном Аннали-ага, моим приятелем Язли, приходилось залезать на крышу или на дерево.

В то утро первым на крышу забрался Язли.

— Ка-а-ю-ум! — кричит он на всю степь.

Я оставляю пиалу молока, выскакиваю во

двор и что есть мочи ору в ответ:

— Чее-е-го-о?

- Иди-и к на-ам! — вопит Язли. — У папы железная арба!

Стремглав мчусь к дому Аннали-ага.

В соседнем дворе стоит странное железное существо. На огромных железных колесах, а зубья как лезвия топоров!

— Оно ест огонь! — округлив глаза, шепотом говорит Язли, но тут же забирается на сидение. — Полезай! Папа обещал прокатить нас. Не бойся, пока ему огня не дашь, не поедет.

Но я боюсь.

Из дома выходит Аннали-ага.

— Садись, верблюжонок, рядом с Язли.

Деваться мне некуда. Забираюсь на жесткое

сидение. Аннали-ага заводит мотор и... Трактор затрясся, загрохотал мотором, я вцепился в Язли- поехали! Пока добрались до поля, я успел привыкнуть к запаху железной арбы, к грохоту и лязгу. Я даже заметил, чтб за нами тащится еще какая-то железная штуковина. Аннали-ага понял, куда я смотрю, и спросил:

— Знаешь, что это?

— Знаю! — выпалил я. — Это жеребенок железной арбы.

Аннали-ага расхохотался.

— Плуг это, ребятки, плуг. Ну, я буду работать, землю пахать, а вы бегите домой.

Так я впервые в своей жизни познакомился с железной машиной.

Язли был чуть постарше меня, я ходил за ним как хвостик.

— Нашел! — кричит Язли, выдергивая из-под куста солодки гриб. — Вот он! Давай-ка им колени намажем.

— Зачем?

— Чтобы бегать быстро. Тогда нас и чертово колесо не догонит.

Я озираюсь.

— А где оно?

— У моего дяди! Он садится на него, крутит ногами и едет быстрей, чем на лошади. Вот приедет, тогда увидишь.

Мы трем колени кучерявым грибом, выламываем длинные пруты и, оседлав их, мчимся что есть духу, взметая пятками дорожную пыль.

И вдруг — стоп — след огромной змеи пересекает дорогу. Эта змея с узорчатой кожей, мы осторожно идем по следу, но конца ему нет. Мы начинаем замедлять шаги, оглядываться, ничего не понимаю — след поворачивает к аулу! К дому, где живет дядя Язли.