Костёр 1977-10, страница 60

От города Кирова до станции Оричи — час езды на электричке. От Оричей — несколько километров по лесной дороге, потом от опушки — направо, через поле. А тут — и вся недолга... Прямо на околице — школа, за ней — дома, — это и есть деревня Спасо-Талица.

И вот я сижу в гостях у чудесного фотографа Ивана Александровича Крысова, смотрю его работы и задаю бесконечное количество вопросов.

Добродушный хозяин отмахивается от них, как от назойливых мух, и первым делом

МОЛОКА ХЛЕБА

угощает медом, душистым и янтарным.

Но фотографии рядом — и я опять за свое, не каждый день такое увидишь.

...Окно. И придвинутый к окну стол. На столе — обычный крестьянский завтрак.

И все. И ничего больше на фотографии нет. И ничего больше и не нужно.

Потому не нужно, что моло-Ko-fo еще пузырится, и, значит, любому ясно — парное, теплое, только что от коровушки.

И кусок хлеба — свежий, ноздреватый, по-крестьянски аккуратно отрезанный.

И первые лучи солнца уже осветили переплет оконной рамы и скользнули со стола на пол, оставив на столе мягкую тень от стакана молока и куска хлеба.

Целый фильм создан по этой самой фотографии. Он так и называется — «Стакан молока и кусок хлеба».

Работ у фотографа много. И каждая — о родной природе, красоте окружающего мира.

«Пестрая весна» — рассказ

о первых проталинках, о счастливой березе и маленькой избушке, что стоит под ее ветвями.

А «Капля дождя» — это живое мгновение. Висит капля на листке, вот-вот упадет — и не падает...

Ко многим фотографиям приложены письма. Письма из разных уголков нашей страны, из Франции, Австралии, Польши... Вот из США, из Нью-Йорка, от всемирно известного художника Рокуэлла Кента.

— Рокуэлл Кент—художник для взрослых, — говорит Иван Александрович. — Кажется, для детей он отиллюстриро-

вал лишь одну книгу. Но Кент очень любил их. И во многих своих письмах он писал о ребятах.

Письма — подробные и доброжелательные. В одном' я увидел фразу: «Принято считать, что хорошая фотография стоит тысячу слов, и поэтому обязан писать Вам за каждое Ваше фото не менее тысячи...»

Тут раздался стук в окно. Возле дома — ребята в красных галстуках:

— Иван Александрович, мы вам дрова уберем в сарай, можно? — и, не дождавшись ответа, побежали укладывать поленницу.

— Тимуровцы, — улыбнулся фотограф. — Ну и глазастые. Дрова только вчера привезли, а они уже прибежали.

Я встаю из-за стола, иду помогать тимуровцам. Когда прохожу через кухню, слышу, как Иван Александрович говорит жене: «Анна Матвеевна, ты им медку приготовь, а будут отказываться, приневоль, от меда еще никому вреда не было».

...Дрова уложены, солнце начинает клониться к горизонту, узкая полевая тропка ведет на опушку леса, из-за которого доносится стук электрички.

Иду и думаю. Живет человек. Никуда из своей Спасо-Талицы не уезжал. . Всю-то жизнь возится в деревне с пчелами. А за тысячи километров от Спасо-Талицы, в Париже и Сиднее, в Варшаве и Монреале люди познакомились и с этой самой тропкой, и с этой приветливой лесной опушкой. И все — благодаря его фотографиям. Но сколько же часов нужно было просидеть у лесного ручья, ожидая, когда взлетит над ним жаворонок, чтобы непременно снять их вместе, звенящих и поющих. А фотография — «Зимний обоз»? Тени от саней ползут, обгоняя лошадей. Смотришь, и кажется, слышишь, как скрипят полозья. Чтобы сделать этот снимок, в январский мороз лазал Иван Александрович на церковную колокольню. И как он с одной ногой — другая-то у него протез — забрался на такую верхотуру — просто непостижимо.

Я оглянулся. Деревни уже не было видно. Была видна одна только белая, с голубым узором, колокольня да еще крыша школы с веселыми, словно нарисованными, дымками.

В. ВЕРХОВСКИЙ

АВТОПОРТРЕТ