Костёр 1980-05, страница 5

услышал. Женский. «Прославиться захотел, старый! Вот я'тебя ухватом прославлю! Забыл, как учила: сиди и помалкивай. Люди добрые не меньше твоего совершили, а в герои не лезут. И меня еще приплел: мать-героиня». «Так ведь он из ночи пришел, черный весь, — стал оправдываться Иван Иванович. — Как ему откажешь?» — и начали они между собой браниться.

Нашел я, наконец, дверь на улицу. Выскочил, как ошпаренный, на крыльцо. И — бегом на автобус, той же дорогой. Еле-еле успел.

f

Так я подумал тогда и со временем забыл об этой истории. Много лет уже прошло, четверть века, наверное, не меньше, когда снова попал я в Смолячково, а точнее — в Смолячковскую среднюю школу. Первым делом решил я посмотреть следопытский музей, привычка уже такая выработалась. Иду, смотрю — вдруг, глядь, лежит под стеклом знакомая фотография. Та самая, что дал мне когда-то Иван Иванович Меньшутин. А рядом лежат его боевые награды. «Откуда?» — спрашиваю. Отвечают ребята: «Внучка его при-

Целых два дня в редакции юлько и разговоров было, как об Иване Ивановиче. А на третий день вдруг получаю я от Ивана Ивановича письмо. С волнением вскрыл конверт, читаю: «Дорогой тов. корреспондент! Кланяюсь тебе и прошу — не печатай обо мне в своей газетке. Как только ты уехал, мы с супругой моей совет держали и решили, что дело это нам ни к чему. Да и нет уж во мне прежней удали и геройства, а так — одна видимость. А портрет мой военный верни в целости и сохранности, как и договорились.⁴ Не обижайся и меня не обижай. Известный тебе Иван Меньшутин».

Прочитал' я это письмо и раз, и два, и три. И чем больше читал, тем обиднее. «Эх, — ду_: маю, — Иван Иванович! Я же к тебе от всей души, хотел, чтобы стал ты известным героем, а ты жены испугался. Нехорошо это».

несла. Света Меньшутина. Вот, говорит, что после деда осталось. Хранились все эти награды у него в узелке». — «Ну, а дальше, — говорю, — дальше...»

«А что дальше?» — спрашивают. — «Записала внучка его рассказы о войне? О том, как Иван Иванович бункер Геббельса разминировал? Или как рейхстаг брал?..»

Молчат следопыты, плечами пожимают — кто, мол, знал.

Возвращался я домой и все думал: уходят в небытие ветераны и уносят с собой нерассказанные были. Вернулся, сел я к письменному столу, и холодно мне стало от белого листа бумаги, будто иду я по белому-белому полю, ищу деревню Ивана Ивановича, а вьюга гуляет, вьюга торопится и заметает следы холодным январским снегом...