Костёр 1980-11, страница 44

— До отхода поезда остался час!.. Дима, поезжайте с девочками на вокзал, к поезду. А я помчался в гостиницу за вещами...

Через полчаса мы с Кирой и Тасей были на Московском вокзале, у московского поезда.

Обрадованный, что мы наконец-то одни, я принялся развлекать девочек разговором.

Но как ни странно, девочки слушали меня рассеянно.

— Да что вы волнуетесь! — начал я успокаивать их. — Если дядя Рома и опоздает, сдадите билет и поедете на следующем поезде.

Но девочки уже выглядели так, будто случилось страшное несчастье.

Когда до отхода поезда осталось четыре минуты, в конце платформы раздалось:

— Я здесь, здесь!

С развевающимися, как светлые крылья, полами пиджака, с мелькающим где-то за спиной галстуком, размахивая сеткой и портфелем, дядя Рома во всю прыть бежал к поезду.

— Папа! Папа! — кинулись к нему девочки.

Он схватил их в охапку.

— Ну что, что вы, глупышки, плачете?!

— Мы думали, с тобой случилось что-нибудь..:

— Что, что могло случиться со мной?!

— Мы думали, ты заблудился...

— Чтоб я?.. Заблудился? В Ленинграде?.. Просто такси не было, и я сел не на тот автобус...

И так, перебивая друг друга, плача и радуясь, они вошли в вагон, а потом показались в открытом окне, и дядя Рома стал говорить мне, что в следующее лето мы опять обязательно встретимся. — Или ты, Дима, побываешь у нас в Москве, и мы уж тебя по Мскве поводим, или мы снова приедем в Ленинград, только уж на недельки две, сегодня был лишь беглый осмотр...

— Если же по какой-нибудь причине, — добавил он при этом, — я не смогу поехать с девочками, то, быть может, им будет разрешено приехать одним, без меня.

И тут, к моему удивлению, девочки отчаянно замотали головами и закричали:

— Нет-нет, папа, мы поедем только с тобой!

Когда же поезд наконец тронулся и смеющиеся

дядя Рома, Кира и Тася замахали руками, мне стало окончательно ясно, что все они трое, как говорят взрослые, «безумно любят друг друга» и нет на свете более дружной и счастливой семьи.

И вот еще какое я сделал открытие: как только, выйдя с вокзала, остановился возле булочной на углу Невского и улицы Восстания, я обнаружил, что город совершенно изменился: стало холодно, куда-то делись нарядные пешеходы, небо из ярко-синего превратилось в бледно-серое, дома сиротливо прижались друг к другу, видневшийся вдали шпиль Адмиралтейства потух, а кораблик на нем и вовсе исчез куда-то. Не было в городе

больше праздника...

Я оглянулся — часы на вокзальной башне показывали, что наступил вечер. В этом, конечно, и было все дело.

«Но может быть, — подумал я, — и праздник кончился, потому что дядя Рома уехал».

В. БОЧАРНИКОВ

ТЕТЕРЕВА

Правую сторону Зайцевского поля стерегут березы. На эти березы и любят прилетать из Запокшинских лесов тетерева. Лениво пасутся, срывают почки, перелетая с ветки на ветку.

Самцы, черные, как головешки, с алой изгибистой бровью, далеко видны. А самки желто-пестрые сливаются с веснушками березы, и нужно долго приглядываться, чтобы открыть заветную птицу.

Мне повезло. Наткнулся на такую картину: тетерева слетели с деревьев, купаются в снегу. Шумно, азартно... И приманили лисицу. Высунулась она из кустарников, все выглядела, сразу смекнула: «Можно поживиться», нацелилась на тетеревиное игрище и поползла; ужалась вся, утопила себя в снегу. Только уши торчком да точка носа. Хвост вытянут во всю длину. Поди дичинка шибает ей в ноздри, прыти придает.

Ловко пэшст и пзшст мягкии с нег. А приостановится, замрет и приподнимет голову — тут они, совсем рядышком тетерева.

«Эй, тетери, беда-а! — хотелось им крикнуть. Да раздумал. — Подожду, что будет. Кто хитрей окажется».

Плывет лиса. Еще маленько и вскинется броском, гляди, и подомнет какую-нибудь из зазевавшихся птиц.

Вдруг тетерева всплеснули крыльями, взметнули снежный вихрь и — на березы. «Вот тебе и глухая тетеря!»

Птицы наклонили головы: кажется с открытой насмешкой сверху разглядывают лисоньку.

Не вышло. Раздосадованная лисица взрыла снег лапами, пометалась от дерева к дереву и удалилась через поле, правильно рассудив: тут не вышло, в другом месте выйдет.

41