Костёр 1981-08, страница 36

собственного шага в голове ударяла боль, и он старался нести свою голову осторожно.

Теперь он думал, что зря никому в классе не сказал о сеттере. И главное, Коле Кудлаеву. Сейчас помог бы ему. А теперь уже поздно...

По лестнице Антон поднимался с трудом. И уж совсем глупо: ему было никак не развязать веревку, руки плохо слушались, и конец веревки крепко затянулся. Все-таки он развязал, вошел к Булю, покормил его, погладил. Буль почувствовал еще утром, что хозяину плохо, у него даже у самого вид стал грустным. Антон совсем не представлял, как они пойдут сейчас гулять. А идти надо было. Вечером могла прийти домой мама, и тогда выйти на улицу будет невозможно.

И когда Антон повернулся, чтобы взять поводок с ошейником, он наткнулся на записку. Как он ее сразу не увидел — было непонятно!

Сначала он страшно испугался. И лишь когда прочитал второй раз, понял смысл. В записке ясно же было сказано: «твои друзья».

На полу во второй комнате Антон уже давно видел огрызок карандаша. Сейчас он поднял его и написал на том же листке:

«Мою собаку зовут Буль. Я буду болеть три дня. А за еду потом заплачу, сколько она стоит».

Он еще подумал, подписываться или нет. И решил подписаться:

«Антон Иванов. Если что, мой домашний адрес такой: Колокольная улица, дом 11, квартира 16. Иванову Антону».

Он повесил ответ туда же, в последний раз погладил Буля и пошел, домой.

Дома он проглотил таблетки, съел суп и лег в постель.

А вечером мама из почтового ящика вынула конверт. На конверте, кроме адреса было указано: «Иванову Антону (лично)».

А внутри была такая записка:

«С Булем мы погуляли и его покормили. Он передает тебе привет. Ты болей, сколько надо. А про деньги не думай.

К. и П.»

Антон прочитал записку, вложил назад в конверт, спрятал под подушку и спокойно заснул.

Катя, когда писала эту записку, долго сомневалась, как подписаться. Можно, конечно, «Катя и Сергей Васильевич». Но Антона такая подпись могла бы испугать, Катя это понимала. И тогда она решила засекретиться, вместо «Катя и папа», поставила лишь буквы.

Три следующих дня Катя выходила из дома раньше обычного, выводила Буля на прогулку, угощала бутербродами, а потом бежала в школу. Вечером они вместе с папой кормили сеттера как следует и снова гуляли. Буль радостно встречал их. И неизвестно, как он, а Катя к такой жизни успела привыкнуть, ей эта жизнь нравилась и отвыкать от нее не хотелось.

...У Антона все эти дни держалась высокая температура. Каждое утро, встряхивая градусник, мама корила себя одним и тем же: что же это она — думает лишь о чужих больных, а своего родного ребенка, единственного сына, так запустила. Бросает на весь день одного, без ухода и доброго слова.

«Вон и складной -диванчик ему уже мал, — думала мама, — хоть и называется этот диванчик подростковым, а приходится на нем спать, подогнув ноги. А я и не замечала этого». Она уходила по утрам в больницу и все думала: «Как он там ест, регулярно ли пьет таблетки, хорошо ли укрывается одеялом, не ходит ли босиком по полу».

Антон много о чем думал во время своей болезни. Главные его мысли были о Буле. И, конечно, хотелось ему разгадать, что за друзья подписываются буквами «К. и П.». Записки приходили ему каждый вечер и под каждой стояла эта подпись.

«Наверно, Константин и Павел, — думал Антон. — Два брата».

Он уже понимал, что такая жизнь¹ для Буля, которую он устроил — весь день в пустом холодном доме — не годится. Да ведь Антон и прежде считал ее временной.

И теперь он решил, что если братья К. и П. попросят перевести сеттера в их квартиру, Антон не откажет им. Они будут гулять с сеттером втроем и втроем кормить его.

Антон решил, что как только вылечится, сразу придет к Булю и оставит записку с предложением встретиться и все обсудить.

Он уже и записку придумал:

«Большое спасибо за Буля. Жду вас в этой комнате завтра в семь вечера».

Наконец температура у Антона спала. И хотя мама не разрешала ему выходить из дому, едва она сама пошла на вечернее дежурство в «Скорую помощь», как Антон собрался к Булю.

На улице темнело, воздух был тихий и влажный.

Антон поднялся по лестнице к двери и вдруг увидел, что она не привязана, а веревка висит на ручке.

Он распахнул дверь уже в испуге, и никто не бросился ему навстречу.

Буля в квартире не было.

«Обманули! — подумал Антон. — Притворились, а сами украли. Наверно, давно украли, а записки писали, чтобы я из дома не вышел».

Он выскочил было на лестницу, но потом решил вернуться в квартиру, чтобы все окончательно выяснить.

Поводка и ошейника на подоконнике не было. Но зато миска, наполненная свежей водой, стояла на своем обычном месте. Пол вокруг был подметен, а в углу стоял веник. Вряд ли воры стали бы наполнять миску водой и приносить веник, подметать пол.

32