Костёр 1981-12, страница 19
так уж понесу. Наливал в погребе в бидончик двухлитровый не простого, а из сметанницы. Напополам разбавлял. «Ах, Мария Ивановна, какое у вас густое молоко! Просто как сметана». — «Да, у Жданки хорошее молоко. И дает, вы знаете, еще неплохо. Все ж, как-никак, а уж к зиме дело идет, а она гоже дает». И ей — моей Екатерине Петровне — я таскал картошку в мешке. Набирал самую рас-сыпучую — вольтмана. Но уж и она — Екатерина Петровна... Мать сшила мне рубашку из мешка и выкрасила в такой разнолапый цвет, что... все ржали в классе. А она сказала, что, если она услышит еще, кто надо мной будет смеяться, сама вот возьмет и хуже отца-матери отхлещет. Или, помню, я заболел. Через Жучку. Ее раздавил «студебеккер». Откуда он появился, я вам не скажу, но, видимо, после войны, — откуда же ему еще взяться. И эта махина остановилась зачем-то на нашей Большой улице. Даже помню, у чьего двора — осенью, когда дорога схвачена так морозом, что бидоны выскакивают на ней из телеги, а он еще стеганет специально лошадь кнутом и, конеч- у Парфенова. Мотор, помню, как работал, и как из выхлопной трубы интересно воздух тукал: теплый и такой черный, что мы, все уличные, лезли под трубу в драку. И когда постоишь минутку и вылезешь наружу, то весь черный ты, как негр. И тут же со мной крутилась Жучка. И как она попала под колесо, я сейчас не помню тоже, но... какая была ужасная минута. Гляжу: она ползет на передних ногах, а задние обе волочатся... Нет, этого нельзя передать... Я лучше расскажу — какая она была у нас, Жучка. До того кудрявая — как барашек. Только ножки совсем маленькие, коротенькие, и когда она встречала меня из школы, уж она хвостом крутит, уж она... Как коляску катишь и спиц не видно, так у нее хвостик крутился, у Жучар-ки. И поэтому на нее все зарились, все ее хотели украсть. Так александровский мужик, возивший мимо нашего дома молоко на сыворотку, поймал ее однажды и присвоил. Она его ненавидела, лаяла аж до околицы, а то и дальше еще; и он ее поймал. Но я уж не стану рассказывать, как мы, Волька, Витька и я, ходили за ней в Александрову, — про это уж не стану. А он ее и второй раз хотел украсть, до того она, еще раз повторяю, была расчудесная вся. И ведь как: но, Жучка не могла пропустить грома этого. А он, возчик, что ни день, то больше дразнит и больше: так она ему нужна была. То есть, я хочу сказать, потерять такую собаку — это все равно, что себя потерять. И я потерял. Ведь я не просто заболел — нет, я не заболел! — а вот что-то со мной произошло такое, что день стал путать с ночью. Но вот как об этом мать моя рассказывала Ека терине Петровне, которая пришла к нам, чтобы узнать, что со мной случилось, почему неделю целую пропустил я. Я, как она пришла, не слышал. Только вдруг учуял ее запах — и проснулся. Проснулся я и слышу: ...боюсь, не лунатик ли... Да что вы, Мария Ивановна, он просто очень мальчик впечатлительный. — Ой, Катерина Петровна, но ведь вы поду майте тока: не хворат, а... как ночь, гляжу, поднимается. И одеватца молчком, и уходит. Я за ним: украдочкой, потихонечку, чтобы поглядеть: куда это он. И вот так вст'анет и глядит. «Мить, ты чего это?» — «Я, мам, погулять вышел». — «Да, чай, ночь». — «Нет, мам, день». — «Да что эта? Ты, чай, погляди: это луна, так светлота. Ты вон погляди, — показываю ему на окошки, — какие они темные». А луна, правда, зараза, сияет индо. Если бы не окошки темные, прямо, как днем. И уговорю его домой идти все же. И мучаюсь с ним полночи: «Голова, мам, у меня, голова, мам, у меня». И я мучаюсь с ним. Кормлю: днем-то спит, не ест ничего. Спит цел день; и вот бужу, бужу: айда, айда, погуляем». — «Шас, мам, ночь, я, мам, спать хочу». — Ну, прям... лунатик; ей-господи. Да нет, Мария Ивановна, это пройдет. Это так бывает с детьми... А вы ему собачку другую заведите... — Ой, ну ее к черту. Ее задавят опять, и он совсем тода... ну ее к черту. А я и сам бы не захотел другую. Вот Жучка была умнейшая тварюжка. На крыльцо ступает, скажем, финагент, она: «Р-ррр...» Если Екатерина моя Петровна — ни звука: иди, пожалуйста, в избу. Накануне Нового года в веселый звонок. — Кто бы это мог быть? открывать дверь. редакции «Костра» раздался подумал редактор и пошел (См. с. 20.) 14 |
