Костёр 1983-01, страница 6

валенки запрятала так, что искать их теперь переискать и ни за что не найти.

Володьку от этого бросило в жар. Но он тут же махнул рукой: «Ладно!» И не прошло минуты, застучал каблуками красных сапог по ступенькам крыльца, засверкал, по белой тропе двора, выскочил на деревенскую улицу.

Сапоги, несмотря на то, что Володька насовал в них всяких разных подобувок, были порядком великоваты. На ходу они громко похрюкивали. Но весу в них было не так уж много, и Володька мчался, ходу не сбавлял.

Притормозил он лишь раз, когда увидел у соседней калитки старика Репкина.

— Дедушка Репкин, а дедушка Репкин! Пойдет с фермы мама, скажи ей, я побежал в школу на концерт.

Глуховатый Репкин приподнял шапку:

— Куда побежал?

— На концерт, на выступление!

— А-а... Оно и понятно. По сапогам понятно. В таких- только и выступать. Ну, беги, беги, выступай... матери доложу все в точности.

И Володька наддал еще пуще, потому что подводы за околицей не было уже видно. Она только что ушла за поворот в сосновый бор, за яркие черточки деревьев.

Но Володька догонять ее уже и не собирался. Осклизаясь, чуть не падая, он бежал до той поры, пока в морозно-дымчатой глубине леса не услышал ребячьи голоса. А потом, когда различил мерзлое, медленное постукивание саней, прячась за соснами, пошел тише.

Он утирал шапкой мокрое от пота лицо, шел, слушал и обижался опять.

«Им что! — думал Володька про седоков-ребятишек, а главное, про сестренок. — Им что! Они в компании. Едут, радуются, как будто никого сегодня и не подводили, как будто обещаний своих не забывали. Ну и ладно, пускай! Лишь бы меня сейчас папанька не приметил...»

Один раз, уже почти на выезде из леса, отец вдруг словно что-то почувствовал. Он натянул вожжи, быстро оглянулся, но Володька присел еще быстрее, накрыл пальтецом красные сапоги, и среди темных придорожных вешек, наверное, показался отцу тоже одинокой вешкой.

Куда трудней все пошло возле школы.

Рубленная из толстенных бревен, она выглядывала из-под крыши всеми своими окошками и узким крыльцом прямо на сельскую площадь. И отец как подкатил к этому крыльцу, да как высадил шумных своих пассажиров, так тут у крыльца и застрял.

Из саней вылез, туда-сюда из теплого тулупа выглядывает, рукавица об рукавицу похлопывает, с валенка на валенок попрыгивает и никуда не отходит.

А Володька смотрит из-за ближней избы и тоже начинает попрыгивать. «Неужто папанька так и будет на одном месте торчать? Тогда я тут под чужими окошками в сосульку превращусь... Это бежать в резиновиках было ничего, а стоять в них, ждать на морозе — оюшки!»

Но на Володькино счастье с другой стороны

к школе подъехала еще одна подвода. С нее тоже ссыпались ребятишки. С визгом, с хохотом скрылись за дверью школы, а бородатый, в форсистой шляпе пирожком возчик закричал отцу:

— Ты уже тут? Давай поставим лошадей к сватье, да и сами глянем, что тут за концерт-представление... Вспомянем и мы, так сказать, свое золотое детство!

И мужики засмеялись, упали в сани, погнали трусцой мимо заиндевелых палисадников к какой-то там сватье, а Володька, приседая от холода, кинулся к школе.

За обитой войлоком дверью он сразу попал в шумную толчею, в теплынь. Школьники — все мал-мала меньше — галдели, грудились у вешалок. Все старались раздеться первыми. А толстая, рябая нянечка шумела пуще всех. Она командовала густым басом:

— Иванов! Шапку свою в карман не запихивай! А положь, как полагается, на полку.

— Сидоров! Опять тебе шубейку вешать не за что! Опять явился без петельки? Клади одежу в угол, петельку будешь потом пришивать со мной!

Володька подходить к вешалкам и близко не стал. Он мигом понял: ему, чужому, на глаза этой нянечке лучше не попадаться. Он боком, боком, скинув шапку, проскользнул за толпою в другую дверь.

За той дверью в праздничном зале, а вернее, в освобожденной для этого классной комнате сияла елка. Окна все были закрыты шторами, и при уютных, золотистых огоньках елки ребятишки скакали тут как хотели. Кто нацепив петушиные, ежиные и заячьи маски, кто просто так — они пищали, кукарекали, кричали единственной здесь распорядительнице:

— Жанна Олеговна! Попрыгайте с нами еще чуть-чуть.

А она уж, видно, напрыгалась хорошо. Тоненькая, очкастая, вся пунцовая от жары и от волнения, лишь успевала поворачиваться, все пыталась ребятишек утихомирить:

— Спокойно, дети, спокойно! Пора по местам.

Но все равно никто не утихал.

Только Володька, чтобы не маячить на виду, стал быстро высматривать себе местечко.

Он нашел его рядом с белеющим широкой скатертью столом. Стол был завален бумажными пакетами. От пакетов шел конфетный аромат. Володька скромно примостился в уголке на свободном стуле, подоткнул под себя шапку и пальто.

А галдеж между тем не унимался. В коридоре радостно забасила нянечка:

— Раздевайтесь, гостеньки, проходите! Нет, постойте, я вас сама проведу!

И тут Володька видит: нянечка в зале, а рядом с ней стоят, одергивают мятые пиджаки, смущенно приглаживают красными от холода ладонями свои встрепанные макушки тот бородатый возчик и Володькин отец.

Они топчутся, не знают куда себя девать — к ним подлетает Жанна Олеговна:

— Конечно, дорогие товарищи, проходите!