Костёр 1983-02, страница 33

нам, расходятся по домам и несут Шагали все свои припрятанные богатства. Шагали деловито собирает дань: жестяная ручка без наконечника, старинная медная монетка, кнопка, оторванная от киноафиши, рогатка, один погон, зеленая звездочка.... Братишка Шагали жует творожную ватрушку — тоже дань...

— Мне тоже... — невольно говорю я, искательно заглядывая в глаза Шагали.

— Еще чего! — небрежно говорит он. — Ты-то чем платить будешь?

— Я тебе с обеда пирожок принесу...

— Сам жри свои пироги из гнилой картошки!

Тогда я вспоминаю о своем умении: я первый

мастер среди аульных мальчишек по плетению разных разностей из молодого гибкого камыша.

— Хочешь, я сплету тебе из камыша пожарную каланчу?

— А она через два дня рассохнется? — смеется Шагали и надевает уздечку на того, чей подарок ему пришелся по душе. Я отхожу в сторонку.

Но вот глаза Шагали падают на Нафису, стоящую, как и я, в стороне от счастливых мальчишек, ждущих своей очереди.

— Иди сюда, Нафиса. Я тебя за просто так покатаю.

Соблазн слишком велик: Нафиса забирается в тележку, и Шагали со ржанием мчит ее вдоль по улице. Непонятная злость вспыхивает во мне. «Ладно, — думаю я. — Тогда пусть этот лупоглазый Шагали плетет тебе и пожарные каланчи, и другие разности». Я заставляю себя не бежать вместе со всеми за тележкой и застываю на месте, как камень.

Но, проехав три дома, Нафиса останавливает Шагали, выпрыгивает из тележки и подходит ко мне. «Не сердись, Фиргат», — говорят ее виноватые глаза. И обида моя улетучивается.

— Пойдем, Нафиса, я сделаю тебе пожарную вышку!

— Зачем? Ведь ты уже сделал мне две такие вышки.

— Пойдем. Я нырну в самом глубоком месте и достану тебе самую красивую ракушку!

— Не надо, — говорит Нафиса. — Ты ныряешь и так долго не выныриваешь, что мне страшно...

Мне нравится, что она боится за меня, нравится, что она заставляет себя долго упрашивать.

— Пойдем, Нафиса, я нарисую тебе на песке лошадь из разноцветных камней.

— Пойдем... — говорит она.

Мы уходим на берег реки, и я долго и старательно выкладываю на песке силуэт большой и красивой лошади. Потом мы возвращаемся в аул, и первое, что я слышу: сенгел-сенгел... сен-сен... селтер-селтер... селт-селт...

Это носится по улицам Шагали, окруженный аульными мальчишками. Звенят, бубенчики, развеваются шелковые кисти...

Утром я проснулся в слезах.

— Что с тобой? — спросила бабушка.

— Что с тобой, джигит? — спросил пришедший к нам в гости дедушка Исанбай, первый

мастер по плетению лаптей. Он и меня научил плести...

— Папа... — сказал я. — Папа приехал и привез мне уздечку с медными бубенцами...

Бабушка промолчала. А дедушка Исанбай поднял меня, поставил на ноги и решительно сказал:

— Илем!

Он привел меня к себе и дал мне пучок голубовато-прозрачных лент — это было свежее лыко. Потом бабушка подарила мне два маленьких бумажных мешочка с красками, а Нафиса принесла из дома два маленьких, как ее кулачки, клубочка разноцветных шерстяных ниток. Отец Нафисы, кузнец Ситдик, принес две пригоршни блестящих медных гильз от автомата, а заведующий фермой Галлям-агай одарил меня горстью маленьких свинцовых дробинок...

Вот в какого богача превратился я за какой-нибудь час!

Бабушка выкрасила тонкие ленты лыка в разные цвета, и мы его высушили. А уж вить-то я и сам мастер. Сплетаю я чётыре ленточки в одну, и получается у меня пестрый, радужный жгутик— здорово! Когда сплели мы, из него уздечку, я побежал в кузницу. Дядя Ситдик разрезал каждую гильзу надвое и внутрь на тонкой проволочке подвесил по свинцовому шарику — бубенчики хоть куда! А из обрезков гильз мы сделали маленькие заклепочки и украсили ими уздечку. А разноцветные нитки, подаренные Нафисой, превратились в пышные радужные кисти.

Засверкала жаркой латунью моя уздечка, затрепетали разноцветные кисти. Сенгел-сен! Сен-гел-сен! — заговорили бубенчики.

Я впрягся в тачку, на которой бабушка возила из лесу дрова, и помчался к Нафисе:

— Идем, Нафиса, я тебя с фронта привозить

буду!

— Вот дурачок, — сказала она, — разве девочек с фронта привозят!

— А откуда же?.. Куда?

— Если хочешь знать, девочек увозят к себе домой.

— Так давай, Нафиса, я увезу тебя к себе домой!

— Вот дурачок, ты же еще маленький!

Я не обиделся и предложил просто покататься по аулу, на зависть лупоглазому Шагали. Нафиса уселась в тележку и дернула поводья:

— Н-но, проворный!

И понесся я по улице, мотая головой и издавая пронзительное ржанье. И все аульные мальчишки помчались за нами, крича, размахивая руками, поднимая пыль.

— Впрягайтесь все, катайте всех девчонок по очереди, мне ничего от вас не надо! — кричал я, и душа моя ликовала.

И вот через несколько дней уже не я один, а пять мальчишек из нашего аула носились по улицам, как аргамаки, в разноцветных уздечках с медными бубенцами. И перед этим нехитрым делом рук деревенских умельцев померкла трофейная уздечка Шагали, и за звоном наших бубенцов из медных гильз совсем не слышно стало звона его иноземных колокольчиков.

*