Костёр 1985-07, страница 40

да заболел и остался в первый раз на лето в Ленинграде, очень жалел, что больше никогда не увидит Боровно.

Рабочий день подходит к концу. Почти все поле засадили, завтра уже и закончат!

— Может, сегодня добьем? — Слава обычно молчит, а тут набрался смелости. Не хочется уезжать ему с поля. Еще раз проехать на агрегате — и

работа будет сделана.

— Ну что, задержимся? — Константин Павлович не приказывает, только спрашивает.

— Завтра доделаем,— Марина выкрикнула.— Если Ку-роедову хочется, пусть остается!

Она засмеялась. Когда девчонка над тобой смеется, как-то особенно обидно. Слава отвернулся.

Константин Павлович кивнул трактористу:

— Коля, еще один круг!

Славке было обидно, что Марина уходит, что они поссорились... Но она — подошла к агрегату, забралась на сиденье — как ни в чем не бывало, как будто и не собиралась уходить. Нет, эти девчонки!.. Их не поймешь!

Поле закончили. Константин Павлович завел школьный трактор.

— Ура! — мальчишки полезли в прицеп — как на штурм.

Все на тракторе, а Слава сзади — на велосипеде.

Авдеево, Мельница, За-губье — деревушки маленькие, пролетаешь их в пять минут.

Вон и школа — издали видны на холме среди зеленых деревьев ее чисто побеленные стены.

Трактор к школе свернул, а Слава — дальше, в свое Гор-нешно. Махнул рукой всем: до завтра! Разогнался по хорошо укатанной дороге, пролетел мостик через протоку, выехал к озеру... Дорога бесконечная — можно ехать по ней сколько угодно в дальние страны, и летний вечер длится, длится, как будто никогда не кончится, и лету как будто тоже не будет конца!

В. КАШТАНОВ Рисунки О. Недзвецкой

РАССКАЗ

А. САВЧУК Рисунок К. Почтенной

В нашем дворе росло ореховое дерево. Дерево пострадало от фашистской бомбы: осколками посекло крону, но все же в ветвях проглядывало еще много орехов, собранных в «двойняшки» и «тройняшки». Естественно, что в голодное время орехи были для всех ребят нашего двора великим лакомством. Но в какой-то момент «хозяином» дерева стал Гришка Носов. Он жил не в соседнем дворе, а гораздо ниже по улице. Его все боялись, и он чувствовал себя в нашем дворе как у себя дома.

Первым делом он опутал ствол ореха колючей проволокой. Но мы ухитрялись сбивать орехи палками и камнями. Конечно, когда Гришка не видел. Но Гришка насколько был жаден, настолько и хитер: он обнаруживал похититёлей по коричневым от молодых орехов пальцам и колотил ослушников. Мы все возмущались, однако заступиться за пострадавшего не решались: ведь Гришка редко приходил сам, чаще он появлялся в сопровождении шпаны. Шпана пускала в ход кулаки не задумываясь.

Но вот однажды в нашем дворе появились новые жильцы — мать и сын. Всегда одетый в отглаженную рубаху и брюки, обутый в новенькие сандалии, с аккуратным чубчиком, он очень отличался от нас — или зверски косматых, или наоборот — постриженных наголо, одетых в пестрые от заплат одежды и босоногих. Имя у него было какое-то аккуратное — Юлик. Так звала его мама, высовываясь из форточки, когда приходило время идти ему домой.

Девчонки приняли Юлика хорошо. Им, наверное, понравилось, что он спокойный и вежливый. И поскольку мальчишки избегали его, он подходил и разговаривал с девчонками. Моя сестра Нютка рассказала мне, что Юлик увидел колючую проволоку на орехе и спросил: «Зачем?» «Это Нос опутал орех, чтоб никто не мог залезть на дерево»,— ответила Нютка и рассказала ему все про Гришку. Юлик страшно возмутился: «Почему никто не даст ему отпор?!» «Вот ты и дай!» — сказала Нютка. «И дам!» — сказал Юлик.

Мне показалось, что Нютка восхищена смелостью новенького, и я с досадой заметил:

— Перед девчонками он герой! А вот придет Гришка, посмотрим, как твой Юлик к мамочке побежит!

Вечером пришел Гришка. Покрутился возле ореха, подозрительно посмотрел на игравших подле малышей, потом стал швырять палку, стараясь сбить орехи.

В это время к нему и подошел Юлик:

— Ты почему сбиваешь орехи? Ты что — сажал это дерево?

Гришка удивленно оглянулся, смерил Юлика взглядом и

ответил:

— Допустим, не сажал.

— Не сажал — не трогай!

— Что?! Да я тебе сейчас как дам «не трогай»! — И Гришка замахнулся палкой.

Но Юлик даже не пошевелился. Я только заметил, что он сильно побледнел.

— Послушай,— сказал он,— у меня на фронте недавно погиб отец — летчик. Он фашистов не боялся. Неужели ты думаешь, что я тебя испугаюсь?

34