Костёр 1985-11, страница 29

л

г да замедляет ход. В этот момент и должна полететь бомба.

Но вот у дворца закружилась поземка. Тускло блеснула сталь. Казаки и жандармы — охрана царя. За ними — карета.

Соня резко выдернула из муфты руку с платком: взмах — условный сигнал.

На повороте карета сбавила ход, выбив из-под колес веер колючего снега. Черная фигурка отделилась от стены. Руки с белым узелком взлетели над головой.

Соня услышала грохот и увидела рыже-алый клубок, распухавший под колесами кареты. Сизые космы дыма поползли вдоль канала. Секунда, другая...

%

Сбегается народ, стонут раненые казаки. Рысаков затих в железных руках жандармов. А царь... выходит из кареты. Он бледен, напуган, но — невредим!

У Сони упало сердце. Неужели опять — неудача?! Да что же это за злая, неодолимая сила вечно спасает царя?

Александр, чуть шатаясь, пошел к ограде канала — подальше от дыма. Прямо в сторону Гриневицкого.

Скрипит снег под сапогами Александра. Скрипит снег под ботинками Гриневицкого. Еще, еще шаг навстречу друг другу. Навстречу смерти.

Соня замерла. И вновь вскинуты над головой руки со свертком. Между двумя фигурами взметнулся рыжий столб, и дым скрыл место взрыва. Никогда мгновения не казались Соне такими долгими.

Дым рассеялся. На алом снегу сидел смертельно раненый Александр. А рядом лежал изрешеченный осколками Гри-невицкий.

...Полиция прочесывает город: ищут участников заговора. Пойманы Тимофей Михайлов, Кибальчич, Геся Гельфман — хозяйка штаб-квартиры народовольцев.

Соне предлагают бежать. Еще не поздно. Но она отказывается: надо спасти товарищей — либо умереть вместе с ними.

10 марта ее схватили на улице. Запираться бессмысленно.

Соню опознал Рысаков, который с первых же дней начал выдавать товарищей, надеясь вымолить жизнь. Да, Софья Львовна Перовская. Да, организовала покушение под Москвой и руководила убийством 1 марта. Добавила, что сама не бросила бомбу лишь потому, что ей не хватило. Соучастники? Явки? Никогда! И что-то такое есть в лице измученной женщины, что следователь понимает: действительно — никогда.

О чем, о ком думает Соня в тюрьме?.. Ее жизнь была самосожжением. Аресты, подкопы, побеги, взрывы, облавы... И два светлых образа в неожесто-чившемся сердце: Андрей и мама, Варвара Степановна.

В нашем доме до сих пор висит ее потемневший портрет. Его написал сын Василия Львовича Перовского, мой прадед Василий Васильевич незадолго до ее смерти. Доброе, бесконечно доброе лицо — безысходная боль в ослепших от горя глазах.

Письма Софьи Львовны не сохранились — конспирация: прочел — уничтожь. Кроме одного, последнего — к маме. Вот оно под стеклом в Музее Революции. Я не могу привести его целиком, и все же послушайте, послушайте живой голос Софьи Перовской:

«Дорогая моя, неоцененная мамуля! Умоляю... побереги себя ради... окружающих... и ради меня... Я о своей участи... не горюю... знала... что... так будет... Я жила так, как подсказывали убеждения: поступать же против них я была не в состоянии... И единственно, что тяжелым гнетом лежит на мне, это твое горе... не знаю, что бы я дала, чтобы облегчить его... во всякие минуты колебания твой образ меня... поддерживал... на коленях умоляю не сердиться на меня... моя участь... не такая плачевная... Твоя Соня».

Суд открылся 29 марта. Обвиняемые — Желябов, Перовская, Кибальчич, Тимофей Михайлов, Гельфман. Здесь же Рысаков — с омерзением отодвинулись от предателя народовольцы. А прокурором...

С недоумением вглядывается Соня в холеное капризное лицо. Николай Муравьев. Да, тот самый Коля — незадачливый пират. Этот процесс — такой удачный случай сделать карьеру. Чуть не рыдает Муравьев над судьбой несчастного убиенного царя, требуя смертной казни обвиняемым.

Все. Поток красноречия иссяк. Встает Желябов. Защищает не себя — доброе имя «Народной воли». Пункт за пунктом разбивает все построения Муравьева. Любовь и восхищение в глазах Сони. Таких, как он, ничем невозможно сломить!

30 марта. «Встать, суд идет!» Приговор. Всем — казнь через повешение. Предательство не спасло Рысакова. Узнав, что у Геси Гельфман должен родиться ребенок, казнь ей отложили — до его рождения.

Утро 3 апреля. Последнее утро. Медленно движутся по улицам черные повозки. На них — пятеро в черных балахонах, связанные по рукам и ногам, с дощечками на груди «Цареубийца». О чем думали они в оставшиеся минуты?

Рысаков вряд ли вообще способен был думать: его мозг парализовал страх. А остальные? Наверное, не о смерти. О друзьях, о деле. О том, что их усилия не пропадут даром: придут новые, молодые. Им удастся больше. Рано или поздно царизм погибнет: царство несправедливости не может быть вечным!

Из гущи людей пожилая женщина махнула им платком. Жандармы тут же бросились к ней. Руки у Сони связаны, веревки врезаются в тело. Но сейчас она на миг забыла о боли. О них помнят! Есть они, есть — те, кому дорого счастье

народа!

Эшафот. Друзья прощаются. Рысакову Перовская руки не

подала.

Петли накинуты на шею. Барабанная дробь. Палач одну за другой выбивает из-под ног осужденных табуреты.

Желябов... Михайлов... Кибальчич... Перовская...

Они погибли — и обрели бессмертие.