Костёр 1986-11, страница 43

Это случилось давно, я был совсем маленький и пошел в сарай смотреть лошадь. И вмиг закрутила вьюга. Мне даже в сарае стало страшно. Показалось, что из всех уголков на меня двинулись всякие страшилища, а спокойно жевавшая сено лошадь вдруг превратилась в сказочное чудовище. Я выскочил из сарая и пустился наутек. Ветер задрал шубку, унес шапку. Я упал и заплакал, не зная, в какую сторону бежать. Все перемешалось. Снег обжигал уши, руки, лез за шиворот. От сарая до дома — совсем недалёко, только перейти огород и двор. У дверей сарая меня и нашел дядя. Вспоминая этот свой испуг, сейчас я улыбаюсь. А человек внизу почти не продвинулся. Но сейчас он не горбится. Он не поднимает воротника, не ловит полы пальто. Кажется, он совсем не чувствует, что снег острыми, как иголки, струями сверлит лицо, руки, шею. Человек куда-то торопится, но ветер сильнее его. А может, он, как и я, поддался чувству вечности и представляет себя летящим? «Эй! — хочется крикнуть ему.— Эй! Я тоже лечу! Мы оба летим"! Как прекрасно, свободно и легко мы летим!»

Или ветер устал, или облако потеряло свою мощь, порывы снега перестали катиться волнами. Тогда я узнал человека. И ничуть не удивился, что это была наша соседка Анна. Каждый день она идет в телефонную будку, а потом к нашему дому приезжает ,,скорая помощь". Анна живет вместе со старой больной матерью. Ранней осенью та совсем слегла, и я больше ее не видел.

Добрая бабушка. Бывало, иду из школы, а она сидит на кухне у окна и машет мне. Когда поднимаюсь на свой пятый этаж, она уже ждет у своих дверей. Сухой маленькой ручкой протягивает мне конфету или домашний пирожок, улыбнется и как мышка ускользнет обратно. Соседка Анна была не замужем, и внуков у бабушки не было. Мама очень гордилась соседкой Анной и часто говорила,что бабушке удалось вырастить хорошую дочку.

Анна говорила по-польски, а бабушка хорошо знала литовский. Бабушка мне нравилась больше, чем Анна. Может, потому, что с Анной я никогда не разговаривал, только здоровался? А бабушка всегда первая начинала разговор. Весной она сама еще могла спускаться вниз и часто сидела на скамейке. Я тоже иногда присаживался к ней. Просто так. Или мне нечего было делать, или ждал Гинтаса. Увидев меня через окно, он всегда выходил. «Как живешь, Витас?» «Хорошо. Только сегодня получил двойку». «Ничего страшного, в другой раз получишь пятерку... Выучишь и получишь!» Бабушка улыбается. Улыбаюсь и я. Мне на самом деле кажется, что в следующий раз по алгебре я получу пятерку. Только выучу и... Поэтому я никогда не боюсь сказать бабушке о плохой оценке. Она мне верит больше, чем я сам себе. Она никогда не разводит руками и не упрекает: «Ах! Какой лентяй! Вы только посмотрите на него!» От таких упреков мне хочется все делать наоборот. Иногда думал,— как бы хорошо жить с такой бабушкой. Вдвоем. Тогда родители не гоняли бы меня с улицы домой и не заставляли

учиться. Хотя на меня они часто кричали, ругали, я все равно не делал уроки. Под учебником . алгебры или физики у меня всегда лежала ка-кая-нибудь интересная книга. Папа с мамой только головой качали: «Ребенок все время учится, а получает двойки!» Правда, я в классе лучше всех писал сочинения. Но родителям этого мало. Они убеждены, что в наше время без точных наук не прожить. Такой век!

Однажды спросил у бабушки, как она прожила без всех этих математик и физик. Или она не поняла этих слов, или не хотела отвечать, но стала рассказывать, как в детстве у панов пасла свиней. Но вышел Гинтас и бабушка улыбнулась: «Того, что я знала, Витукас, на мой век хватило. Теперь — твой век. И ты будешь знать столько, сколько тебе положено!» Золотая бабушка!

Мой чайник стал чего-то скрипеть. Забыл! Хватаю крышку и тут же швыряю на пол. Вода давно выкипела! Выключаю газ, сосу обожженные пальцы и жду, пока чайник остынет. Тогда-то и слышу сирену. К нашему дому мчится «скорая». Машина скользит по дороге в стороны, вот-вот перевернется, но едет, едет со страшным воем. Первый раз она приезжает к бабушке с сиреной. Мне стало беспокойно. Сходил бы к соседям, но неудобно. Никогда я у них не бывал. Ничего страшного, думаю. Врачи найдут какой-нибудь выход, помогут бабушке и тихо, незаметно уедут. С бабушкой ничего плохого не случится.

Когда ел суп, оставленный мамой в термосе, на лестничной площадке вдруг услыхал суету и страшный крик Анны. Сломя голову выскакиваю из квартиры. Люди в белых халатах на носилках несут прикрытое простыней тело. Попятился назад. Отодвигаюсь долго-долго, пока нащупываю ручку нашей двери. Быстро захлопываю и бегу обратно на кухню к окну, за которым уже утихает пурга.

Вижу, как светлеет небо. Снег падает большими, спокойными хлопьями. Оставшиеся редкие деревья в нашем дворе, занесенные дома — все облегченно вздохнули. Кажется, они только и ждали этой пурги, чтоб потом могли вздохнуть вот так свободно и радоваться тишине, которую нес каждый пушистый комок снега. А бабушка не выдержала. Странно, умер человек, и пурга перестала. Стрелки часов идут все вперед и вперед. Часы одинаково тикают как для живых, так и для

ф

мертвых. Время бабушки иссякло. А часы ни на секунду не остановились. В мире ничего не изменилось. Мне хочется плакать. Но боль, застрявшая в горле, не дает слезам вырваться наружу.

...Бабушку похоронили. Анна перестала плакать и каждый день у нашего подъезда уже не стояла машина «скорой помощи».

Но теперь, когда прошло столько лет, я не могу смотреть на пургу так, как раньше. Когда она метет, меня охватывает неясное предчувствие несчастья. Я хорошо понимаю, что пурга и смерть бабушки были случайны. В этом не было ничего общего.

Но я изменился. Когда идет пурга, я не смотрю в окно.