Костёр 1989-04, страница 4

«

Пришло время, следопыт Сережа Жуков стал защитником Родины. Снимок сделан во время службы на погранзаставе

Думал-думал и написал письмо Никите Сергеевичу Хрущеву. Так, мол, и так: в нашем доме жил Ленин, но доски на доме нет, и ребята не верят. Написал, отнес его на почту, жду ответ. И никому ничего не говорю, ни маме, ни папе, ни бабушке. Но конспиратором я оказался никудышным. Каждый час бегал проверять почтовый ящик. И бабушка вскоре это заметила. Пришлось сознаться. Мама сказала: «Никакого ответа тебе не будет, и не жди. Неужели ты не понимаешь?» Я не понял, почему не будет. И тогда папа в более популярной форме объяснил, почему не будет. Он объяснил так: «Ты у нас — известный грамотей, сам знаешь. И сколько ты сделал в этом письме ошибок, легко догадаться. Из-за них ты загубил отличную идею. Кто же будет читать такое послание? Письмо с ошибками Первому секретарю ЦК партии и Председателю Совета Министров — большего позора трудно представить!»

Но ответ из Кремля я все-таки получил. И в нем были благодарность за мое письмо и просьба

не беспокоиться, что дано указание повесить на нашем доме мемориальную доску. И об ошибках — ни слова. По поручению Н. С. Хрущева ответ подписал один из его помощников.

Я воскрес. Снова засел за книги. И мне удалось выяснить, в какой квартире был прописан Ленин. Так вот, он жил в квартире N2 20. А я живу в 21-й. Нумерация квартир с тех пор не менялась.

— Мне кажется, когда я шел к тебе в гости, я проходил мимо этой квартиры.

— Совершенно верно. Наши квартиры не только по одной лестнице, но и на одной площадке.

— Сергей, ты рассказываешь удивительные вещи.

— Простите, но рассказывать больше не о чем. О том, что было дальше, писали во многих газетах. Как на митинг, посвященный открытию

Ленинской мемориальной доски, собралось много народа. И как выступали партийные и комсомольские работники, историки и ветераны Революции.

— А о тебе писали?

— Конечно, нет, я же не выступал на митинге.

— Но, если бы не твое письмо Никите Сергеевичу...

— Рано или поздно, доску бы все равно повесили. Повторяю, никакого открытия я не совершил. Если я что и сделал, то только одно — увидел несправедливость по отношению к памяти Ленина и решил с этой несправедливостью бороться.

— Хорошо, пусть будет по-твоему. И все-таки я убежден, все, что - я сегодня услышал, надо было рассказывать тогда, на том митинге. Для ребят, с которыми ты играл во дворе, и которые тебе не поверили. Чтобы и другие ребята во взрослых делах не чувствовали себя посторонними. Ведь что получилось, были на митинге, слушали, а самого главного не услышали, и, судя по всему, до сих пор ничего не поняли...

— Почему не поняли? После митинга они подходили ко мне и говорили: «Сережка, извини, ты оказался прав». Так что с ребятами все в .порядке.

— Но ведь они не знают о твоем письме Хрущеву... И разве все это не было для тебя открытием? Лично для тебя, а не для ученых, которые изучают жизнь Ленина?

Так мы спорили и ни о чем не могли договориться. Два взрослых человека, корреспондент «Костра» и инженер Сергей Германович Жуков. Мне кажется, ему что-то мешает быть до конца откровенным. Но что? Чрезмерная скромность или тщательно скрываемая обида? Или что-то другое? А может быть, я ошибаюсь.

В. ВЕРХОВСКИИ