Костёр 1989-04, страница 41

кой? Не дрогнет ли наедине с кусакой? Теперь от этого зависел успех всей работы.

Выждав часа три, он надел облегающий гидрокостюм и вошел в клетку. Умка забился в угол. «Ты что,— участливо спросил Саша,— своих не узнаешь?»

Он сидел в клетке и беседовал с Умкой по душам. «Давай вместе разберемся. Тренировки у нас всегда проходили в бассейне, так? И сразу море. Даже в озере не успели поплавать. Ясно, что ты перенервничал. Теперь дальше. Поводок обычно был в моих руках, а тут его держал Занин. Кого слушать?.. Ума, я же тебя понимаю. Надо, чтобы ты радовался морю, а не боялся его. И чтобы эту радость дарил я, согласен? Начнем заниматься у берега, на мелководье, потом зайдем поглубже. Но сперва расслабимся, снимем агрессивность. Идет?»

Умка смотрел из своего угла молча и недоверчиво.

Вечером Саша целый час таскал его вдоль берега, где воробью по колено. Умка потихоньку разошелся: с разбега плюхался в воду, наскакивал на тренера, нещадно трепал его фартук. А Саша — ноль эмоций, можно подумать, и не учил своего подшефного хорошим манерам. Что означало: пожалуйста, задирайся, я на тебя не сержусь. В конце концов — это ты меня укусил, а не я тебя. Ну да ладно, с кем не бывает...

Но всякий раз, посылая котика в море, видел его испуганные глаза. Умка прятался за клетку с Матильдой и не желал выходить оттуда. «Что ж, еще не время»,— заключил Шаповалов.

Следующей и была та тренировка, которую я досматривал с пляжа. А еще через день я стал свидетелем трогательной сценки: Умка взгромоздился тренеру на колени и поцеловал в щеку. Эти «кошачьи нежности» — не забава, а тоже элемент воспитания. И знак взаимного доверия. Целуешь — значит, не укусишь, что-нибудь одно.

Настроение тренера явно поднялось. Закончив работу, он вышел из клетки и — плеснул в Умку пригоршней воды. «Зря»,— подумал я. И верно, котик сморщил нос — не понравилось. Но Саша повторил процедуру. Так он показывал Умке, что абсолютно уверен в себе. И вообще, хватит обижаться по пустякам — дело ждет.

И все же Саша чувствовал: полного примирения пока нет. Нужен еще один шаг. Вечером, когда в степи зажигались первые огоньки туристских костров, он решился... Прицепил к ошейнику Умки самый длинный поводок, другой конец обвязал вокруг пояса и зашел по колено в море.

«Занятия отменяются. Отдых!» — громко объявил Саша. Умка оценил подарок. Он уже не прятался за клетку с Матильдой. Забыв о прежних страхах, он заскользил вперед, к горизонту, по темной и теплой воде. С наслаждением нырял и кувыркался. Вынырнув, крутил головой — наверно, сличал скалистые контуры бухты Очеретай с тундровыми холмами далекого острова Беринга. Потом перевернулся на спину, отдыхая и почесывая брюхо. (Настоящий спектакль, жалко, зрителей не было). Словно спросонок, тер мордочку ластами, ну никак не понимая, где он и что с ним. И вдруг стал водить ребром ласты поперек горла: «Во как вы мне надоели».

Саша счастливо смеялся: «Комик! Ничего, и не таких

нет,

воспитывали,— и редо мной свой

развивал пе-замысел: «С

ним надо и дальше так — работать в море, кормить в море, даже на лодке выходить в море. А что? Интуиция меня еще не обманывала».

Саша, ужинать. Плов сты-позвал Леня Столяров. Ешьте без меня.

Подошли Занин и кинорежиссер Игорь Гузеев. В будущем фильме Умке отводилась главная роль, и режиссер беспокоился, не сорвутся ли съемки. Саша и сам был не рад задерживаться на Тарханкуте: дома ждали Полина с Артем-кой. Но работа есть работа.

Договорились подключать к съемкам Матильду. Саша взялся «сверх плана» затянуть капроновой сетью большой вольер.

Назавтре я проснулся рано-рано. Откинул полог палатки. Было пасмурно. Солнечный диск без ореола слабо просвечивал сквозь облака, не накаляя воздух, а лишь предвещая жару. По пустынному пляжу шли Занин и Шаповалов с мотком лески на плече. За ними семенил еще один член «научной семьи» — гусак Арнольд. Л вот подался голос и Умка. Быстро искупавшись, я присоединился к этой дружной компании.

Теперь я мог почти вплотную подходить к клетке с котиком по зеленоватым, заросшим тиной прибрежным камням. И мог разглядеть Умку — какой же он ладный, с закругленными передними ластами и резной, как ласточкин хвост, оторочкой на задних. Какой у него блестящий черный мех и загадочные темно-фиолетовые глаза.

Думаю, для Саши они уже не были такой загадкой. Он водил ладонью снаружи по клетке, и Умка «провожал» ее мордочкой. «Готов работать,— довольным тоном говорил Саша.— Кушать просит, причем убедительно». Тот сварливо ворчал в ожидании, пока нарежут ставриду. Начиналась очередная тренировка.

Скоро я увидел: Умка нырнул к понтону, и на волне закачался красно-белый, как Сашина панама, поплавок.

Рисунок Б. Чупова