Костёр 1990-08, страница 25
ПОВЕСТЬ Татьяна ПОНОМАРЕВА Рисунки А. Ивашенцовой — Вам никто не нужен: ни школа, ни учителя, ни мать, ни отец! У вас вообще, яхмотрю, в пятнадцать лет нет уже ничего святого! Глаза пустые, как у этих... Смотреть на вас тошно, ей-богу... Сядьте, звонок для учителя, а не для вас. Ну просто дикари! Почему вы сорвали физику? Как вы живете? Вам же ничего не интересно: одни тряпки да кассеты на уме. А хоть один из вас представляет, как эти вещи достаются родителям? Не знаю, не знаю — что из вас получится, стадо какое-то безмозглое... С вами железные канаты нужны вместо нервов! Самсонова, повернись. А кстати, неужели ты думаешь, что я вчера вечером на улице ничего не заметила, не видела, как ты со ступенек вспорхнула и — в подъезд... Ох, догуляешься, девочка, по этим подвалам! Чего ты вытаращилась? На меня смотреть не нужно, на себя лучше посмотри, чтоб мама твоя потом по консультациям не рыдала. Сядь на место, классный час не закончен! Ты что — не слышишь, что тебе говорят? А, ну что ж, уходи, уходи... Запомни, без матери в школу.не являйся! И чтоб мама сама пришла, а не этот... ваш сосед. Так, быстро прекратили шум! Жду... Вы потом попрыгаете у меня с характеристиками! Все, переходим к следующему вопросу: в субботу к нам приедут чехи, нужно подготовиться. Зотов! Кондратьева! Не класс, а базарная толпа!.. — А чего вы на нее? Не ходит она ни по каким подвалам! — Голос из базарной толпы. — Успокойся, Халилюлина! Займись лучше делом. И учти, я никогда не говорю того, чего не знаю. Быстренько все замолчали! — А если даже и ходит, что она, не человек? Сами говорили: не место красит человека, а он! И подвалы в том числе! — Другой голос из той же толпы. — Все, вопрос исчерпан! Осталось шесть минут, нам нужно освободить кабинет. Мы еще не обсудили встречу с чехословацкими друзьями... Встряхнитесь, наконец! Что вы все как вареные куры! Макарова, что ты там пишешь? Я не велела ничего записывать. Дай сюда листок, одни записки на уме! Встань и положи мне на стол. — Сейчас, Лидия Григорьевна, я еще не посчитала. Так: раз, два, три, четыре, пять... А вот еще «вареные куры» — шесть. Да, точно, шесть раз, правда, я не с самого начала считала... А на математике Нина Васильевна сегодня добрая была, у нее всего два раза: «бестолочи» и персонально «тупой»... вот вы чем занимаетесь! Ну-ну, считайте, составляйте досье, несите, куда вы там собираетесь: директору, в РУНО, в министерство... Кто ж вас такими воспитал? Бьешься с вами, как рыба об лед, а вы учителей за живых людей не считаете, да от вас таких робот, и то сбежит! Я вам вот что скажу: что хотите, то и пишите. Мне бояться нечего — я без работы не останусь. А вы с таким отношением к людям еще нарветесь, еще наплачетесь, вам жизнь рога еще пообломает... Надо людьми быть! Так... вот что, все быстро достали дневники. Пишем: «Двенадцатого в восемнадцать тридцать родительское собрание. Явка всех строго обязательна!» II В конце июля на окнах собирались крошечные мотыльки тополиной моли. Они залетали в дом, садились на шторы, на белые плафоны люстры, забирались в шкафы и даже под деревянную крышку массивных, с медным маятником настенных часов. Но больше всего их было у окна. Помельтешив, они тут же уставали и падали куда придется, покрывая пространство серыми хаотичными пунктирами своих бесплотных тел. Правда, стоило на них подуть или всколыхнуть штору, как некоторые, оживая, вновь пускались в микроскопический полет. Мерцали минуту-другую и опять оседали где придется, скатывались на пол, на жестяной карниз, в ложбинку меж рам или застревали в щербатой оконной замазке. Листья мощного тополя, росшего под окном, к этому времени -блекли, дырявились, и вид у него, несмотря на величавость осанки, становился неряшливым и скучноватым. Часть дырявых листьев вскоре опадала, они сухо царапали асфальт, шуршали под ногами, репетируя осень... Но вдруг на ветках, вопреки сезону, как бы сами себе хозяева, возникали юные нежные листья, прямо-таки бессовестно яркие среди глубокой зелени городской округи. Только они уже не благоухали, как те, весенние, а лишь слегка подправляли грубые городские ароматы едва уловимой безымянной свежестью... А весной тополиный воздух хотелось пить. Он пробирался в комнаты, на кухне смешивался с запахом еды, проникал в подъезды... Но в подъездах его подкарауливал и, ничуть не церемонясь, глушил вековой всепобеждающий кошачий дух. Потом начинался пуховый период — период проклятий измученных жильцов, без конца трущих воспаленные веки и закрывающих наглухо форточ- 19 |
