Костёр 1990-10, страница 14

виноват. Наде тут же в подъезде стала неприятна эта глупая, трусливая затея. Не нужно было удирать! Шла бы Рябова мимо и шла, на нее вообще не нужно было обращать внимания. Если же ей так интересно, если она так печется о нравственности, могла бы позвать там, на улице, и тут же на месте все выяснить. Надя б ее на экскурсию в этот подвал сводила — к теткам! Или ладно, допустим — не захотела на улице звать, можно же было сегодня утром, у раздевалки,— встретились же ллцом к лицу,— спросить по-человечески, узнать, что к чему. И вокруг никого не было, они одни... Но так поступить! Это же подло! Это все равно что ударить по голове спящего человека, даже еще хуже! Да и вообще, как можно под одну мерку подгонять всех людей? -Ну ходил человек в подвал, ну и что, мало ли, зачем он ходил? К чему же сразу думать про него гадости, да еще говорить, тем более про какие-то консультации!

Знала бы Рябова... Да нет, ей об этом знать как раз ни к чему! Просто Надя никогда в жизни еще не целовалась ни с одним парнем! Конечно, если бы даже и целовалась по тысяче раз в день, и то — кому какое дело! Но она не целовалась, а только думала об этом, как это могло бы у нее быть. И слушала, как это бывало у других. Ей казалось, девчонки всегда немного привирают, приукрашивают, набивая себе цену... А может, все так и было, как они рассказывали. Одно время Наде очень нравился Агапов Сережа, но Агапов стойко любил математику, читал научные журналы на английском языке, и всякие там романтические настроения одноклассниц его не интересовали. Или он просто умел скрывать. Но не это сейчас важно, не об этом речь.

Непонятно было, как после всего жить дальше? Ходить в школу на уроки этой же самой Рябовой, сидеть в одном классе с теми, кто ни словом не защитил ее, говорить с ними о чем-то, улыбаться... Даже если не улыбаться, просто существовать в одних стенах!

Надя атоматически шла по улице, по излюбленному, тысячу раз промерянному с Люськой маршруту. Она двигалась, как с завязанными глазами, и было так плохо, что даже воздух казался шершавым. Неужели бывает так много несчастий и предательств сразу, в такой ничтожно маленький промежуток времени? И все это спрессовано, доведено до плотности камня. Камня, который с силой в тебя швырнули!

Началось все с обмена. Эх вы, Федор Иванович! Любитель высоких истин! Вы говорили, что человек волен выбирать себе эпоху и роль? В какой же на этот раз оказались вы? Уютно ли вам в ней? Наверное, все же поуютнее, чем нам здесь, в сегодняшнем дне... Во всяком случае, у вас там уже никаких непредвиденностей. У нас же — поопаснее, хотя все кругом улыбаются и друг другу сочувствуют... Как вам живется в отдельной трехкомнатной квартире с видом на великого полководца тысяча восемьсот двенадцатого года? Жива ли старушка или ее до смерти напугал тополь, стучащий ночами в окно? А еще вы как-то говорили, что не надо бояться иллюзий, иллю

зии, мол, это то, чего меньше всего остается к концу жизни. Наверное, как и друзей, которым можно верить...

Потом — вчерашний день. Сапоги. Надя долго бегала за Лизкой, разыскивая ее по дворам. Наконец встретила возле Панорамы. Лизка заулыбалась и повела Надю домой. Вытащила из шкафа сапоги, сказав:

— Ладно, давай на десятку меньше... Тут у меня тетка их парочку раз надела.

И Надя увидела, во ЧТО превратились эти долгожданные сапоги! Подошва стерта, на одном сапоге сбоку тонкая длинная ссадина... Кроме того, сапоги уже притерпелись к чьим-то ногам, заметно растянулись и поперек подъема пустили ветки морщин.

— Лиз, ты обещала ведь никому не давать,— сказала потерянно Надя.— Обещала, что подождешь! И Люська просила, она тебе даже пуловер оставила в залог...

— Да много ты знаешь! Твоя Люська, между прочим, свой пуловер через неделю пришла и забрала! Ей, видишь ли, на дискотеку не в чем было идти. Так что — я вообще могла их продать! У меня знаешь сколько народу спрашивало?.. Чего ты раздумываешь? Такие нигде, ни в одной комиссионке не достанешь. Не все ли равно, подумаешь — два-три раза надели! Я же тебе говорю,

давай на десятку меньшие...

%

Надя повернулась и пошла, чтоб не разреветься тут же, в Лизкиной роскошной квартире. Не для этого она возила грязь, чтоб принести в подарок ношеные сапоги! Черт с ними, пусть подавится! Но как Люська могла? Почему ж она ее не предупредила, Надя так надеялась на этот пуловер! Неужели без него Люська не могла прожить какие-то полтора месяца? Ведь у нее полно этих тряпок! Выходит, сначала дала, а потом — пожалела?

— Да мать у тебя старая, куда ей — розовые? — крикнула Лизка вдогонку.— Бери себе, четвертак скину!..

А сегодня — Рябова. Общественный обличитель тайных пороков человечества!

Более сильные люди в таких ситуациях, наверное, топятся, думает Надя. Тем более, если ноги сами приводят их к подходящему месту. Надя не заметила, как спустилась к набережной под Бородинский мост. Тоже* по привычке. Они с Люськой здесь часто гуляли. Здесь Люська еще в пятом классе рассказывала, как ее в лифте поцеловал Зотов. Здесь же они окончательно решили, что во взрослой своей жизни поселятся в одной большой квартире, все будут покупать сообща, а также сообща воспитывать шестерых детей: троих Люськиных и троих Надиных. Правда, они расходились в одном: Надя хотела, чтоб с ними жила ее мама, а Люська убеждала, что к родителям лучше всего ходить в гости, а жить нужно отдельно и весело. Река подхватывала и уносила листочки из блокнота, на которых фломастером была нарисована схема будущей квартиры и обозначены места расположения в ней кресел и телевизоров, диванов, детских кроваток и разных столов... Они даже как-то составляли

12