Костёр 1990-10, страница 7
повесть > Татьяна ПОНОМАРЕВА Рисунки А. Ивашенцовой Дай сюда, копуша! Люська отобрала у Нади швабру с накрученной на нее тряпкой и широкими сильными движениями стала намывать лестничный пролет. Швабра мокрым своим концом то взмывала в воздух, то вновь смачно шлепалась на кафель, покрывая все вокруг грязными брызгами. По светло-зеленой стене, которую Надя только вчера оттирала, ползли друг за дружкой тяжелые темные капли. Швабра металась, как зверь в засаде, громко, с вызовом ударяясь в чужие двери. Одна дверь приоткрылась, из нее высунулась удивленная детская голова... Собаки подняли лай. Люська хохотала, О ведро, подталкиваемое ногой, звенело и грохотало на выщербленном полу, и в конце концов это ведро, задетое в рвении шваброй, перевернулось и покатилось, отсчитывая ступеньки, выплескивая из себя коричневую жижу... Они не успели его словить, как оно победно влетело в только что раскрывшуюся дверь на третьем этаже, подскочило и аккуратненько встало у ног изумленной хозяйки. Хозяйка запоздало отскочила в сторону, словно это было не ведро, а бомба, и ударилась ногой о калошницу. — Девочки, что вы здесь хулиганите? — Извините, мы не хулиганим.— Надя виновато подхватила ведро.— Нечаянно получилось... — Чего ты оправдываешься? — перебила Люська.— Они дома сидят, кофий пьют, а ты подъезды драишь... Это они извиняться должны, что всю лестницу заплевали! — Я ничего не заплевывала! — Женщина возмущенно пожала плечами. — Ну там вы, или ваши дети, или соседи, не знаю. А на втором этаже... спуститесь, посмотрите, это тоже не вы? Пусть даже не вы... Но убирать-то вы тоже не спешите! — Какие вы грубые,— сказала женщина.— И потише, ребенок спит! — Она ушла и хлопнула дверью так, что можно было разбудить всех детей в окрестных детских садах и яслях. — Дура,— Люська пнула дверной коврик. И Надя испугалась, что дверь вновь откроется и последует продолжение скандала. Наде такие стычки были ни к чему. Во-первых, она здесь работала на птичьих правах, и кто-нибудь мог нажаловаться на нее в контору. А во-вторых, этим балаганом Люська лишь оття гивала время. Вначале, когда Надя только начинала здесь работать, она радовалась появлениям Люськи, хотя на болтовню уходило времени больше, чем на саму работу. Но был рядом близкий человек, и становилось не так одиноко и не так противно. Зато домой она еле доползала к восьми, отчаянно завирала, что ходит теперь на аэробику, пряча при этом в карманы красные распаренные руки. С уроками, конечно, приходилось туго. Если мама дежурила в больнице, то можно было, позвонив ей, чтоб не волновалась, тут же завалиться спать часов до трех-четырех утра. А утром самое главное — встать! Вытащить себя из теплого уютного логова постели, но и это не все: даже встав, можно незаметно опять прилечь, якобы потянуться и... все! Самый сладкий сон, говорят, до обеда. Один раз так проспала, но было всего два урока и поездка на ВДНХ, так что пронесло. Вообще утром заниматься неплохо: читаешь и запоминаешь почти сходу. И потом, раньше это время суток было ей совсем не знакомо: О Продолжение. Начало см. в № 8, 9. она не знала этой удивительнои тишины и теперь сделала для себя открытие: оказывается, шум мешает видеть. Она пятнадцать лет прожила в этом доме, пятнадцать лет каждый день смотрела в окно, но только сейчас, в ночной тишине, увидела, что одна из веток тополя, ее любимого тополя, растущего под окном, изогнута в виде лиры! Она ощутила, что такое одиноко идущий в ночи человек — о нем обязательно подумаешь, проследишь за его торопливыми шагами... — Ладно, хрюкай дальше! Может, еще забегу.— Тяжело прыгая через две ступеньки, Люська побежала вниз.— Слушай,— крикнула она уже с первого этажа,— пойдем сегодня к Зотову, он видушник починил! — Ты что, Люсь,— отказалась Надя, но входная дверь, как ей показалось, захлопнулась до ее ответа. Работать здесь ей оставалось около трех недель, а предстояло подтянуть еще парочку хвостов. И потом, нельзя же былр целыми днями не показываться дома! Вообще-то у нее был момент, когда захотелось все бросить. В один из визитов Шошина. Надя сидела на диване — зашивала свою сумку, ни-, кому не мешала, они там смотрели телевизор, пили себе чаек. Вдруг мама резко обернулась: — Что, уже сумка у тебя порвалась? Потому что кидаешь ее везде как попало! |
