Костёр 1991-04, страница 27
злость на Ваську, который сидел с приоткрытыми О глазами, прислонившись головой к стене и, казалось, грелся на весеннем солнце. «Тебе что, все равно, да? — крикнула я.— Тебе не жалко его, да?!» Васька ничего не ответил и вдруг коротко и сильно, не открывая глаз, ударился затылком об бревна. Потом еще и еще раз. Я упала перед ним на колени, рассекла коленку чем-то острым, но даже не почувствовала боли. Старалась обхватить его руками, удержать. «Васька! Васька! Васенька! — глотая слезы, бормотала я. Хотелось заткнуть уши, чтобы не слышать этих глухих страшных ударов.— Прости, прости меня. Не надо, не надо так...» — Я попыталась просунуть свою ладонь между стенкой и Васькиным затылком, но Васька упрямо мотнул головой, скрипнул зубами и встал, поводя налитыми кровью глазами. «Пошли! — спокойно и твердо сказал он.— Поможешь мне». Жека идти отказался, да он, кажется, и не мог. Руки и ноги его дергались как-то отдельно от тела, глаза то бегали, то застывали вдруг на одной точке. Постоянной была только странная скользящая улыбка, смотреть на которую было жутко до невозможности. Васька взял Жеку на руки, я подняла не тяжелый, но большой узел с вещами, и мы пошли. Мы шли мимо сараев, мимо яблоневого сада, мимо бутылочной горы, мимо прошлогодних зарослей бурьяна, где я играла в индейцев. Потом Васька свернул на пути, и мы пошли к началам платформ. Я внимательно смотрела себе под ноги, чтобы не споткнуться, и увидела выбивающийся из-под шпалы цветок мать-и-мачехи. Лепестки его, не до конца распустившиеся, казалось, шевелились, отряхиваясь от пыли. Он был весь желтый, толстенький и очень довольный. И таким несправедливым показался мне этот цветок, и пробивающаяся из-под земли трава, и набухшие почки на яблонях, что из глаз сами собой брызнули слезы. Я шла, спотыкаясь и хромая, и почему-то видела нас троих словно бы со стороны. Васька, худой и черный, в своих лохмотьях, освещенных весенним солнцем, с закушенными губами и застывшим взглядом. Жека, бессмысленно улыбающийся у него на руках. И я, с вещами, завернутыми в промасленную занавеску, в разорванных колготках. По колену каплями стекает кровь и впитывается в чулок, делая его теплым и влажным. Вот показался хвост самой длинной платформы. И уже слышно гудение вокзала, видно, как суетится у его подножия пестрая толпа, хотя отдельных людей еще не различить. На самом краю платформы стоит женщина в вязаной кофте, с сумочкой в руках. Мы идем, а она стоит и смотрит на нас. И глаза у нее делаются все больше и больше, пока не занимают, наконец, все лицо. 22 /июитш ' С1ШШ «Здравствуй, дорогая редакция! Пишет вам тринадцатилетняя девочка. Меня зовут Лена. Я учусь в 7-м классе. Я прочитала статью про доктора Анатолия Егоровича Бе-лоусова. Мне она очень понравилась. В 6 лет я оторвала палец, который висел на одной кожице. Я упала на разбитую стеклянную банку. Мне сделали операцию. Пришили его. Но он у меня как будто неживой, не сгибается и плохо растет. Не можете ли вы прислать или напечатать адрес ленинградской больницы, где работает этот врач. Я хотела бы у него проконсультироваться. Пожалуйста, напишите! Я очень хочу с ним увидеться. Вот мой адрес... Никишевой Елене ДО СВИДАНИЯ Напишите, пожалуйста!!! Лена так волновалась, что забыла даже проверить ошибки, хотя училась она только на «4» и «5». Волновалась же потому, что думала, что из письма ее ничего не получится. Никто ей не ответит. А может, и нет такого доктора, который пришивает не только пальцы, но руки и ноги? А если и есть, как про это написано в «Костре» № 2 1990 года, то у такого занятого человека найдется ли время даже на письмо... «Но если бы этот хирург мне помог!» И в три восклицательных знака в конце своего письма Лена вложила всю свою надежду на помощь... ...Прошел месяц. Лена каждый день заглядывала в почтовый ящик. Но ответа все не было. И она почти перестала надеяться. Но^ однажды мама протянула Лене конверт: Тебе... Из Ленинграда... «Дорогая Лена! Приглашают тебя для осмотра в клинику травматологии Военно-медицинской академии. Наш адрес • • • ~1 х*^- Л / <г> у* Г (йМнщ ' ~ Я "UK <OfV— |
