Костёр 1991-05, страница 27

лейтенантша

Я пожимаю плечами. Дрожь в коленках (не от страха, а от волнения) уже прошла, и чувствую я себя неплохо. Даже интересно — первый раз в детскую комнату милиции попадаю.

— Вы зайдите завтра, получите возмещение,— говорит лейтенант пострадавшей, а потом обращается ко мне: — Родители сейчас дома?

ч — Дома,— говорю я и смотрю на круглые настенные часы — уже почти двенадцать. Наверно волнуются.

— Ну так кто ты и откуда? — берет ручку и открывает большую тетрадь. Тетка мнется посередине комнаты, видно хочет послушать, как меня будут ругать, а ей выражать сочувствие. Но лейтенантша не собирается делать ни того ни другого.

— Имя? — спрашивает она.

Я начинаю рассказывать о себе, тетка с недоумением чешет в затылке, поворачивается и идет к двери. Осколки бутылок в ее сетке звенят в такт шагам.

— В пятом «В»? — переспрашивает лейтенантша, не поднимая голову от тетради.

— Да.

•Сквозь пыльное стекло отчаянно сияет солнце. Пуговицы на милицейской форме блестят, блестят погоны. И все же форма эта ни в какое сравнение не идет с летческой. Эта даже в лучах солнца серая, а та синяя. Синяя, как грозовая туча.

— Хорошо,— говорит лейтенантша, записав имена и отчества моих родителей, и набирает

наш номер телефона.

— Алло? Наталья Степановна? Вас беспокоит лейтенант Мурашова из детской комнаты милиции. Да, тут у нас ваш сын сидит...

И тут мне становится по-настоящему нехорошо. Ай-ай-ай. что они могут обо мне подумать. Маме будет неприятно, а папе тем более — не успел приехать и вот — сюрприз. Хотя папа-то как раз поймет. Я думаю о папе — что бы ни случилось — он приехал — и это здорово.

Что улыбаешься?

спрашивает Мурашова

равнодушным голосом.

Я молчу. Не рассказывать же ей, что приехал папа. Но Мурашова и не ждет ответа. Она заполняет какие-то графы в своей тетради и лицо у нее при этом такое же скучное, как стены детской комнаты. Наверно, ей не нравится ее работа. Наверно, она с удовольствием пошла бы сейчас погулять по городу, а ей приходится сидеть здесь и возиться со мной. И вот так каждый день: жалобы, выговоры, воспитательные беседы с родителями. Тоска.

— Две бутылки кефира и бутылка подсолнечного масла. Забыла спросить, какой кефир был: жирный или обезжиренный? Придется брать как за жирный...— бормочет себе под нос Мурашова, откладывает ручку, вздыхает и смотрит в окно.

Мы сидим и молчим. Потом Мурашова открывает ящик своего стола, достает оттуда книгу в

газетной обложке и журнал. Книгу кладет перед собой, а журнал протягивает мне:

— Почитай пока.

Я беру журнал. «Искорка». Раскрываю его, но читать не хочется. Думаю о папе. Представляю, как завтра буду рассказывать о детской комнате милиции Димке, Мишке и Юльке. Ребята станут завидовать.

И тут появляется мама. При виде меня она вздыхает. Мурашова прячет книгу в стол, встает и говорит мне:

— Юра, выйди в коридор, подожди там, пока мы с твоей мамой побеседуем.

Дверь открывает папа.

Я висну у него на шее и болтаю ногами.

— Значит, не виноват? — спрашивает папа.

— Виноват, но не очень,— отвечаю я.

Мама возмущенно качает головой, она израсходовала свое красноречие, пока мы дошли до дома.

— А ты правда меня искать пошел?

— Правда,— говорит папа и улыбается.— Ну-ка угадай, что я тебе привез?

— Слушай! — мама с грохотом скидывает туфли.— Ты о чем с ним говоришь?

Папа изумленно поднимает брови.

— Ты его проступок разбери! Ты с ним поговори по-мужски! А не сюсюкайся, не подарками задаривай!

— Но он же сказал, что не очень виноват,— улыбается папа.

— И ты веришь? Даже не узнав, в чем дело?

— Конечно,— папа продолжает улыбаться нам с мамой.

— Значит его зря в милицию забрали?

Папа пожимает плечами:

— Но ведь он же сказал...

— А ты сразу поверил!

— Да.— Лицо у папы вдруг стало твердым — это лицо летчика, лицо бойца.— Да, поверил. Странно было бы, если бы я не поверил сыну. К тому же я его слишком давно знаю, чтобы допустить, будто он совершил какую-то мерзость.

На этот раз папа улыбается только мне. От этой улыбки у меня защипало в носу и захотелось немедленно совершить что-то героическое.

Мама безнадежно махнула рукой и пошла на кухню.

— А я тебе шоколадных пряников купил. И конфет «Лимончики».

— Ну? Здорово! Тащи на кухню, устроим празд-

О

ничныи завтрак.

Я разделся и поволок сумку на кухню.

— Это непедагогично,— приглушенным голосом говорит мама.

— Доверие не может быть непедагогичным,— еще тише отвечает папа.

Солнце за окном совсем обезумело. На него даже смотреть больно.