Костёр 1991-05, страница 25

нутся, тополя такие зеленые, словно еще лето. И солнце припекает — хоть куртку снимай. А в сквере куст шиповника весь красными ягодами покрыт. Давно, я тогда еще в детский сад ходил, мы с папой зимой на этом кусте снегирей видели. Куст тогда был белый и мохнатый от инея, а снегири сидели на нем и были похожи на алые яблоки. Когда мы подошли поближе, папа подхватил меня под мышки, приподнял и сказал:

— Это снегири.

И тогда я рассмотрел, что это вовсе не яблоки, а птицы. И брюшко у них вовсе не алое, а нежно-малиновое. Снегири были не гладкие, как все остальные птицы, а круглые и пушистые, их так и хотелось взять в руки. Но в детском саду мне не поверили, да и сам я с тех пор не видел в нашем городе снегирей. И вообще нигде не видел. Только в книжках на картинках и по телевизору. Но это совсем не то.

Я не заметил, как замедлил шаг. Приятно было идти не спеша и предвкушать, какая меня ждет впереди радость. И не важно, буду я торопиться или нет, эта радость никуда от меня не уйдет.

Я попытался насвистывать одну мелодию, но свист у меня не получался. Это очень обидно: у Димки и Мишки, и даже Юльки свист получается, а у меня нет. Не умею свистеть. Причем не по-разбойничьи, засунув два пальца в р^т — так у нас в классе никто не может, а просто, но чтобы выходил не сип или шип, а нормальный свист.

Но сейчас даже это не могло огорчить меня. Я сипел и шипел изо всех сил, надеясь, что вот-вот прорежется свист и так увлекся, что едва не сшиб с ног девчонку, стоящую посреди тротуара.

— Под ноги надо смотреть, бегемот несчастный!

— Это кто бегемот?

Малявка, первоклассница наверно, указала на меня выпачканным мелом пальцем и сказала:

— Ты!

Она ждала, что я ей что-нибудь отвечу, но я промолчал, гордо обошел ее и ее мазню на асфальте и двинулся дальше. Еще не хватало с первоклассниками разговаривать! Я бы и на бегемота не обратил внимания, если бы не растерялся. А как тут не растеряешься, если идет человек, учится свистеть, задумался, а ему под ноги кто-то лезет? Нашла место, где рисованием заниматься!

Я оглянулся, девчонка уже забыла обо мне. Усевшись на корточки, она выводила на асфальте зеленые звезды, и красный помпон на ее шапочке смешно болтался из стороны в сторону. Прохожие обходили ее, кто с улыбкой, кто равнодушно, а кто и хмуро поглядывая на желтую ракету, летящую среди зеленых звезд.

Сумка приятно оттягивала плечо. Я шел и думал, что папа наверно обрадуется (уж шоколад-ных-то пряников на севере точно не было), когда снова увидел первоклашку с красным помпоном на вязаной шапочке. Теперь она была не одна:

20

4

рядом, с мелом в руке, стояла еще девчонка — совсем крошка, а над ними высилась, словно башня, пожилая тетя с уныло-гневным лицом.

Достукались, подумал я, вглядываясь в теткино лицо. Знаю я таких, им бы только повоспитывать кого-нибудь, только бы испортить кому-нибудь настроение.

— Как вам не стыдно? Большие девочки, а ведете себя, как я не знаю кто! Разве можно рисовать на асфальте? Дворники стараются, убирают улицы, чтобы в городе была чистота, а вы...

ф

Тетка склонилась над девчонками вопросительным знаком и гундела, гундела, гундела. А те, притихшие и нахохлившиеся, напомнили мне почему-то снегирей. Их так и хотелось взять в ладони и защитить, обогреть, спрятать от гудящей тетки-зимы. Папа бы наверно что-нибудь придумал. Подошел бы, например, и сказал: «Девочки, бегите домой. А вы, старая карга, тоже идите домой и не портите людям жизнь в такой чудесный день». Нет, про каргу бы он конечно не сказал, но все равно, придумал бы что-то.

А я? Ну что я скажу этой тетке? Да она и слушать меня не будет! Но ведь нельзя, чтобы в такой хороший день кто-то портил людям настроение! И неожиданно я понял, что надо делать.

Была у нас с папой маленькая тайна — игра не игра, но что-то вроде «Принимаю огонь на себя». Если мама за что-то ругала меня и не могла остановиться (изредка с ней такое бывает, папа говорит, что такое со всеми иногда бывает) папа, якобы случайно, принимал огонь на себя. Ну, например, разбивал чашку. И мама переключалась на него. С Димкой, Мишкой и Юлькой мы тоже иногда так поступаем. В школе или во дворе, когда неприятность случается. Если все колотушки, что для одного приготовлены, разделить на четверых, получится не так уж много на каждого.

Я присел на корточки недалеко от девчонок, взял мел и нарисовал первую звезду. Она вышла кривая, но это неважно. Вторая получилась лучше, а пятая и шестая были и вовсе хороши.

— Нет, вы только посмотрите! — башнеобразная тетя двинулась ко мне.— Одним говорю, а другие начинают! О чем думают матери, куда смотрят отцы? Ты что, не слышишь?

Мои снегири были в безопасности. Тетка тут же забыла о них, сосредоточив все внимание на мне. Она уже нависла скалой и протянула руку, чтобы схватить меня за плечо. Но я не собирался тратить на нее время в такой прекрасный день и, когда рука была совсем близко, рванулся в сторону.

И тут же раздался визг, звон и грохот.

— Хулиган! Бандит!

Какая-то сила подняла меня над землей.

— Начинают-то с рисунков, а кончают поножовщиной! — гундела башнеобразная тетка, а вторая, вцепившаяся в воротник моей куртки, продолжала истошно орать, что я хулиган и бандит. У ног ее лежала сетка с разбитыми бутыл-