Пионер 1959-08, страница 7

Пионер 1959-08, страница 7

Биче-ол был лет на пятнадцать моложе отца. Батька мой уже, семейный и детный был, а Биче-ол еще не женатый, лет двадцати, ну, двадцати одного, не более. Однако худого не скажешь — лоцман не из последних тувинских лоцманов. Очень даже хороший лоцман.

И не верится Биче-олу, что мог ему так ответить Иван, самый старый и самый первый лоцман в Туве.

— Иван,— говорит,— я два раза на мель свой плот посажал, понимаешь, Иван? Мне --лерь по Сейбе и Систигхему ходить нельзя. Люди смеются!..

— На мель?! А когда ж это было? — с::зашивает отец (как будто и в самом деле не слышал этой истории сто, а может, и больше раз).

— Посередке лета,— потупившись, гово--::? Биче-ол.— Один раз неделю сидел на ре.. Без хлеба. Людей томил... И с тех пор я

себе доверять не стал. Косы песчаной 'оюсь, порогов боюсь. Не за себя боюсь. За людей. Раз уж я лоцман такой худой, а вдруг ::азобью плоты, не проведу их через пороги?.. Людей сгублю. Людей! Понимаешь, Иван? Людей! Понимаешь, а?.. Я не лоцман. Не лоцман. Я больше не лоцман!

— Ай-ай-ай! — говорит отец.— Ай-ай-ай! — вздыхает и головой покачивает (огорчение свое выказывает).— Ну, что ж, раз такое дело, до завтра, значит, давай, Биче-ол!

Если б я был Биче-олом, так я бы от сраму сквозь пол провалился. Но дверь в нашем доме была распахнута, и Биче-ол, не глянув на нас, шагнул в открытую дверь.

Он не сказал «до завтра». Пошел, ссуту-лясь, вперед по селу к себе в дом.

Садилось солнце. Биче-ол глядел в землю, : од ноги себе, и не поднимал глаз. Глядел так крепко, будто в земле мерещилось ему счастье свое найти.

Эх, разве вы понятие имеете о переживании Биче-ола?! Ведь не вы сплавляли плоты по нашему Енисею... Не вы!..

В красном свете стояли горы «Семь братьев» на другой стороне Енисея. Лысые они 'ыли. Свет как будто бы шел из их красных 'оков... А Биче-ол шагал и смотрел в землю.

Не лоцман, не лоцман, не лоцман»,— говорила нам с батей его согнутая спина.

Плот у отца был хороший: лесина в леси: у. Лесины белые, гладкие, без сучков, а одна такая широкая, что мне ее и руками не охватить.

На берегу нас ждал Биче-ол.

Погрузили отец с Биче-олом на плот коровушку. Она была пассажиркой. Ее тоже надо

было сплавлять в Кызыл. Погрузились, значит. Прыгнул на плот Биче-ол. Скинул с плеч узелок. В нем еда была, которую мать собрала ему на дорогу.

Мы снялись с причала. Отчалили, и понесло наш плот по течению.

Река в этом месте тихая, гладкая — будто заколдовалась. Но на самом деле нет такого места, где тихим был бы наш Енисей. Он сильный, скрытный. Корову может побить, медведя и то, пожалуй, уволочет.

Плывем, а все как будто на месте стоим. Бегут нам навстречу два берега. Два?.. Да нет, все четыре берега: два настоящие, а два темные, рябоватые, те, что в воде.

Жара. Мне захотелось искупаться.

Отец говорит:

— Ты покрепче за плот держись, потому что как бы не унесло.

Будто я сам не знаю! Оторвет от плота, отцу за мной насупротив течения не воротиться, только то и останется, что кое-как добиваться до берега и сидеть нагишом, ждать лодку.

Искупался я. Лезу обратно на балаган. Балаган — это, значит,— ну, как бы вам это сказать? — на втором ставе плота возвышение такое называется балаганом.

Жарища. Сомлела река. От жара не слышно птиц. Даже утка, и та проплывает около берега, а крякать ей лень. Сквозь воду видать каждый камень — такая тишь на воде. Енисеюшко не Енисей. Не он посадил на песчаную косу нашего Биче-ола! Не он разбивает лесины о скалы. Не он. Он тихонюшка. Блёсткий, тихий. Лужа, запруда — озеро, а не река.

Отец на переднем ставе, за лоцмана. Биче-ол на четвертом — рабочим. Отец:

—■ Вправо! Влево!

Биче-ол все делает, как говорит отец.

А на третьем ставе дремлет коровушка. Морда у ней не грустная, не веселая, а так себе, обыкновенная. Не иначе, как снится ей, что она на лугу. Пасется.

Вечер. Вызвездило. Отец говорит:

— При-и-вал!

Мы привязали плот к берегу, а сами пошли в тайгу, развели костер, вскипятили чай.

Ночь, помнится, была очень тихая. В небе месяц и звезды. В их свете видать и шишки, и ветки, и травы... Никто нигде не шелохнется: спят. А в траве — след медведя или медведицы: круглый, короткопалый.

...А вот и следы от старых костров. Мы не первые и не последние ночуем в этих местах. Ночью по Енисею не проплывешь — расколотит плот.

5