Пионер 1968-11, страница 77

Честно говоря, я считала, какой я буду — мамина забота или пусть учителя об этом думают, пусть себе воспитывают на здоровье.

(Помнишь, ты мне тоже недавно сказала: «Такой вы меня воспитали»,—значит, тебе тоже

других, а ты ни при чем.)

И я удирала с уроков, могла соврать при случае, легко дружила и раздруживалась — ведь это все пока,—оставляя за собой право начать новую жизнь с понедельника. У меня было твердое ощущение, что все можно переиграть, ведь в запасе оставалось будущее, когда я совершу подвиг или сделаю что-нибудь заме-

— Что значит будешь? — спросил у меня писатель.—Ты можешь стать учительницей, врачом, получить профессию. Но человеком ты уже стала, ты есть, и какая ты — зависит прежде всего от тебя.

Его пятнадцатилетние герои жили в полную меру ответственности: беспощадно к себе, ни в чем себе не уступая. Очень трудно пришлось Серафиму, когда он увидел, как подружились Саша и Ника. Саша был его другом, Ника ему нравилась, и он вдруг ощутил недоброе чувство к Саше. Но как только ребята стали дразнить Нику с Сашей, Серафим стал рядом с друзьями и, как умел, защищал их.

И Саше было нелегко, когда ребята стали подсмеиваться над ним. Как злы и изобретательны бывают в насмешках ребята — ты

Все, что возникло в Саше при встрече с Никой, казалось ему прекрасным: как будто зрение его очистилось, и этим новым зрением он вобрал в себя разом красоту леса, стихов, музыки —мира. А в шуточках, улыбочках чувство его отражалось искаженно, как в кри-

1ым и стыдным, подобной ситуа-искушение спрятаться, отступить. А Саша не уступил ребятам своей любви.

Эпиграфом к одному из рассказов Б. Шатилов поставил пушкинские слова: «Он уважать себя заставил». Герои его с такой яростью

т против м

го, трусливого в себе, с

ждений, что вызывают уважение.

И еще один секрет открыл мне автор: в каждом человеке рядом с добрыми чувствами живут трусость, и честолюбие, и, может быть, зависть, они ждут своего часа, своей поры, чтоб вырваться наружу. Но это не беда: надо только вовремя разглядеть их, не дать им укрепиться, завладеть тобой. Я стараюсь помнить об этом, став взрослой.

И вот прошло четверть века. Снова у меня в руках книга Шатилова «В лагере», а открывать ее чуть страшно. Время старит не только людей, но и книги. И бывает даже, что книги умирают. Правда, нам известны произведения-долгожители, которые живут и сто, и двести, и даже тысячу лет.

Конечно, с тридцать восьмого года, когда

дома, улицы Москвы, стоят в домах другие вещи. Мы с тобой, даже если бы захотели, уже не могли бы проехать вслед за Сашей и Серафимом на Воробьевы горы. До чего же странный выбрали они маршрут: «На трамвае мы доехали до Новодевичьего монастыря с малиновыми башнями, потом, уже пешком, миновали ровные грядки огородов и сели под ивой на берегу Москвы-реки, поджидая перевозчика». Странный, с нашей точки зрения: ведь теперь от Арбата до Ленинских гор — рукой подать — несколько станций метро.

И все же по настроению повесть читается как современная. Обратите внимание, когда будете читать ее, что художник нарисовал героев, идущих сегодняшним Арбатом; вдоль высотных зданий. И мне часто кажется,, что в одном из арбатских переулочков, в мезонине под тополем, живет Серафим: читает наизусть «Евгения Онегина» и так же насмешлив и так же неподкупно, до нелепости правдив.

Если, конечно, он не погиб во время Отечественной войны. Я знала героев Шатилова подростками, но не сомневаюсь, что на фронт они пошли в первые же дни войны, и вместе выходили из окружения, и делились последней пайкой хлеба. Я не сомневаюсь, что и Ника была на фронте. И даже не медсестрой, а снайпером: ведь она же отлично стреляла.

Впрочем, они не могли погибнуть. И даже постареть не могли ни на один день. Они точно такие же, как в тот день, когда я познакомилась с ними. Ведь им еще предстоит встреча

Мне очень интересно, станете ли вы друзьями?

И. АНДРЕЕВА