Пионер 1981-01, страница 22

собой поворачивались налево и перегородили

Теплоход замедлил скорость и отчаянно загудел:

— У-УУ-УУУ! У-УУ-УУУ!--

— Ух! У-ух!—ответила ему эхом Котлов-ская шишка.—У-у-ух!..

Камский бас, как гром из облаков, пророкотал в мегафон с теплохода:

— Капитан «Ориона»! Что с вами?

Быстро-быстро (откуда силы взялись?) Галя крутила вправо штурвальное колесо, чтобы освободить дорогу теплоходу. Опять катер «Орион» не обратил на ее усилия никакого внимания и задумчиво плыл поперек Камы. После заминки, когда девочка бросила штурвал, катер и баржа с неожиданным проворством развернулись направо.

И опять перегородили всю Каму.

В рубку вбежал отец, положил руки свои поверх рук дочери, плавно повернул штурвальное колесо, и катер выровнялся и покорно пошел на створы.

— Вот и все,—сказал отец.—А вы ревели.

Тяжелые замасленные руки отца лежали на

руках Гали, и она слышала, как стучит его сердце, так же часто, как у нее.

Ей стало жалко отца-капитана, и, она попросила:

— Ты не расстраивайся.

— Разве я расстроился?

— Есть маленько.

— Почему?

— У тебя сердце сильно стучит.

— Слышно?

— Слышно.

— Услышала! Чуткая...

Он рассмеялся, поцеловал дочь в

хорошие! Как

— Они лучше-е,—тянул малыш.—Они блестят.

— Чем они лучше-то?—спрашивала бабушка Матрена.— Не болят только что. А так в грозу боюсь: какую-нибудь молнию да притянут. Прямо в рот залетит.

Женщины смеялись, а малыш, радуясь такой бабушке-говорунье, трогал ее за уши и за

— Какие у тебя

— Я их дождевой водой с ромашкой мою.

— Мне бы хоть раз вымыла.

— Вымою. Какие наши годы?

— А я не я буду, если из тебя моряка не сделаю! Корабль, как по струнке, поведешь. Дно с закрытыми глазами будешь чуять. До одного фута под килем!

— Что ты?..

— Не сразу, конечно. Со временем. Мой помощник со шкипером в город уехали. Вот нам с тобой и приходится за них фронт держать.

И велел отец-капитан:

— Доченька, сходи узнай, как там настроение у пассажиров. Заодно и овец проведай. Присмотри за ними. Давай уж моряцкую лямку тяни до конца.

— Буду.

Галя вышла на палубу, где в окружении женщин бабушка Матрена держала на коленях мальчика лет шести и приговаривала:

— Ласкун какой! Зубы у меня проверяет. У меня своих четыре зуба. А

— Ласкун какой! За волосы меня дергает,—докладывала обществу бабушка Матрена.—Не верит, что у меня свои волосы. Думает: парик. Я говорю: «Дерни сильней! Ну, подергай за концы! Только не с корнями...» Дергает.

С воды потянуло сыростью, и бабушка Матрена наказала малышу:

— Шапку удевай!

Бабушка Матрена именно так говорила: не надевай, а удевай. Она сама натянула на голову малыша пуховую шапочку с длинными ушками и пропела:

— Ласкун какой! В шапке-то ты как заинька. Только что уши опущены. Дак он, поди, тоже их опускает, когда холодно. Заинька-то!

В сторонке Галя послушала разговоры, по-улыбалась и, никем не замеченная, перешла на баржу, что пеньковым тросом была привязана к кнехтам катера.

Баржа выглядела островом из железа с ямой посредине. На дне ямы грудилось стадо овец. Они поглядывали наверх, где белело небо и по краю пропасти, громыхая железом, ходила Галя. В глазах животных не было ни горя, ни радости, одно ожидание:

— Что-то будет?

Все животные походили друг на друга. Девочка попыталась запомнить их, но они не запоминались, кроме барана с закрученными в кольца рогами, который сказал ей с

— Ме-ее!

Низко над Камой между тучами прорезалась заря. Тонкой восточной стрелой она насквозь прожигала небо и, раскаляясь докрасна и остывая добела, туманясь, летела дальше на запад. Этот резкий скифский закат тревогой отозвался в душе девочки. Она зарылась в сено и уловила в нем запахи дикой рябины, таволги и василька.

— Васильки еще пахнут,—удивилась она.—Зиму пролежали в сене. Мы с мамой ходили по васильки...

Припоминая себя маленькой, девочка крепко заснула.

Ау!

Баржу тряхнуло, и девочка проснулась.

Пытаясь согреться, Галя зарывалась в сено и вдруг вспомнила, где она.

Через баржу валом валил туман, как дым, когда печь топят соломой. Галя закашлялась от него. Что случилось-то?

BD