Пионер 1988-02, страница 31

Пионер 1988-02, страница 31

связи

Утро. Прибыла почта и «едет» по длинному-предлинному столу: распечатан еще конверт и еще... Стоп! Странный какой вопрос на тетрадном листке:

«МОЖЕТ ЛИ ЧЕЛОВЕК В ДВЕНАДЦАТЬ ЛЕТ ЖИТЬ ОДИН?»

Как один? Совсем, что ли? Может, ушел в тайгу один пожить? А может, надеется в трюме какого-нибудь корабля плыть в дальние страны? Или в горы подался?

Но нет: «...Пишу один в пустой квартире. Никто не придет. Почему— не пишу. Нет особых причин, но я так решил. Разве нельзя, чтобы я жил сам, как получится? Игорь». К нему, к этому Игорю, не удастся съездить: на конверте только штамп «Оренб. обл.».

Все равно мы не угадаем, как, почему так вышло у Игоря, беда ли, каприз усадили его за письмо.

«Ответить через журнал!» — написал поперек письма главный редактор. А как отвечать? Что?

Наш красный телефон пусть теперь совсем раскалится — не можем же мы ни с кем не посоветоваться!

Ответ решительный — прославленной летчицы Гризодубовой Валентины Степановны.

Во время войны, когда я командовала авиаполком, в перерывах между боевыми заданиями мы летали в глубокий тыл врага, к партизанам, чтобы вывезти ребят. В партизанских отрядах их было много, и все рвались воевать. Мы увезли оттуда больше четырех тысяч детей! Есть мнение: чтобы человек вырос Человеком, у него обязательно должно быть трудное, суровое детство. Нет! Вот я росла в семье одного из первых авиаторов России, в хорошем, далеко не бедном доме, меня очень опекали, учили музыке. Что за разговоры пошли в наши дни— будто мое поколение росло трудно, вот потому, мол, и выросло закаленным, мужественным! Еще раз — нет! Все зависит от самого человека. Я — за детство в семье!

Ответ

по существу— Димы Богомолова

Ответ осторожный —

юриста Елены Семеновны Минчиной.

Нет, у нас в юридической консультации никто никогда так не ставил вопрос. Этот мальчик... У него же появится миллион обязанностей! Надо содержать дом в порядке. Вместо своих родителей ходить на родительские собрания в школу. Придумал ли он, как зарабатывать деньги? А если они есть, то он не сможет их хранить в сберегательной кассе. И главная его обязанность— правильно воспитать самого себя! Если у него нет родителей, то, как полагается по закону, ему назначат опекуна, разыщут родственников, а скорей всего определят в интернат. Почему он не подождет хотя бы до шестнадцати?

Помните, моя мама заставила нас по утрам бегать? Наш оружейник Сашка кольчуги сделал для нашего театра в Куйбышевском районном Доме пионеров. Но никто в них не влезал — узко, а мечи так и вовсе поднять не могли... Перед школой решили делать пробежки. За Венькой раз забегаем, а у него с утра милиционер. Венька нам и говорит: ждите, я сейчас, расписку только... Нас в жар так и бросило. Ведь что-то стряслось с Венькой, а он спокойный такой ходит себе и репетирует Шекспира.

Короче говоря, он там в расписке уже который раз писал, что не хочет отправляться ни в детский дом, ни в интернат. Но одному, ему говорили, нельзя жить. Не положено. Из больницы медсестра приходила, молчала и плакала. Венькина мама болела уже третий месяц. Девочки наши ходили к Вене домой, готовили ему мясо с картошкой, а для матери в больницу— бульон. Вечерами кто-ни-будь из нас с ним сидел, он иногда читать не мог, слезы мешали, мы читали вслух...

Нет, родни у него нет. Хотя вру— брат же у него в армии, Сашка! Он в отпуск приезжал, уговаривал Веню пойти в интернат. Но Венька твердо решил дожидаться его дома.

Нет, вряд ли это он стал бы писать вам в редакцию. Он бы точно сказал: да, может человек жить один... если он не один. Точно: может, конечно, может, потому что он не один!

Дежурила по «Узлу связи» А. Безбородова.