Пионер 1988-02, страница 51
сделанным ночами записям заключительные страницы романа «Братья Карамазовы». Наверное, как всегда, Достоевский засиделся за столом часов до шести утра, записывая и вымарывая все новые и новые слова в попытке достичь наивысшей точности в выражении своей идеи. Такая ночная работа, при двух свечах, с постоянным питьем крепчайшего чая, была для Федора Михайловича обычной. Доктора требовали, чтобы Достоевский, человек больной, не мучил себя, но он не слушался их. Днем, объяснял он, ему мешали бесконечные посетители с просьбами и требованиями, депутации от студентов, гимназистов, благотворительных обществ с приглашениями читать на каком-нибудь вечере. Только ночью можно было спокойно думать, работать, жить. Закончив работу, Федор Михайлович укладывался спать тут же, в кабинете, на диване, под фотокопией с любимой картины— -Сикстинской мадонны» Рафаэля, и просыпался к часу, а то и к двум пополудни Все в доме знали, что в это время Достоевский чувствует себя особенно больным и раздраженным, и старались не раздражать его. Но бывали дни, когда после обязательной гимнастики настроение Федора Михайловича выравнивалось, и тогда дочь и сын, Люба и Федя, слышали из детской, как отец, умываясь, напевает мягко фетовское: На заре ты ее не буди, На заре она сладко так спит. Утро дышит у ней на груди, Ярко дышит на ямках ланит... В столовой Федора Михайловича ждал самовар и он завтракал в одиночестве. Люба и Федя притихали в детской, Анна Григорьевна, жена писателя проверяла: все ли в порядке на письменном столе в кабинете. Потом она приводила в порядок и свои тетради и карандаши и ждала, когда муж начнет диктовать написанное за ночь... Так вот, в ноябре 1880 года Достоевский диктовал эпилог «Братьев Карамазовых», последнего своего романа. «Знайте же, что ничего нет выше, и сильнее, и здоровее, и полезнее впредь для жизни, как хорошее какое-нибудь воспоминание, и особенно вынесенное еще из детства, из родительского дома. Вам много говорят про воспитание ваше, а вот какое-нибудь этакое прекрасное, святое воспоминание, сохраненное с детства, может быть, самое лучшее воспитание и есть Если много набрать таких воспоминании с собою в жизнь, то спасен человек на всю жизнь» Удивительные эти слова произносит почти на самой последней странице романа юный Алеша Карамазов, обращаясь к мальчикам, старшему из которых нет и четырнадцати. И все это после того, как другие герои романа бунтовали, пытались разрешить сложнейшие вопросы, воевали друг с другом и с самими собой. О, конечно же, Достоевский, как очень часто он делал, отдал своему любимому герою собственные слова, собственные мысли. И может быть, диктуя эти слова, именно о своем детстве вспоминал. доходит до потолка, но свет загораживает. А все же читать тут можно, и, главное, никто, особенно малыши, Верочка с Николей, не мешает. Федя сидит на сундуке, который раньше ночами превращался в его постель, и читает вальтерскот-товского «Квентина Дорварда». Даже не читает, а перечитывает... Книга замечательная, но разве можно сравнить ее с шиллеровскими «Разбойниками»? Федя вспоминает то уже давнее, представление трагедии в Большом театре. Ему было всего десять лет, но родители взяли и его, и Мишу с собой. Вот уже больше трех лет прошло, а он как вчерашнее помнит игру Мочалова. Как она потрясает!.. Нет, невозможно сравнивать кого бы то ни было с Шиллером. Какие идеи, какая борьба!.. Но Пушкин, пожалуй, будет значительнее Шиллера, значительнее всех, хотя бы папенька с маменькой отдавали предпочтение Жуковскому. Впрочем, ясно, почему они предпочитают Жуковского. Он авторитет, он всеми признан, да еще он воспитатель царских детей. Тут Федя вспоминает, что ему надо сидеть не в детской на сундуке с ^Квентином Дорвардом» в руках, а за ломберным столом в зале: проверять, что Андрюша выучил за неделю из истории и русской грамматики. Миша и Варенька уж давно выслушали ответы братца из арифметики, географии, французского, немецкого и закона божьего. На cMOcfxc€dicc всспашнант В детской, как всегда, полутемно: дощатая перегородка между комнатой и передней хоть и не В детской и столовой дома на Кузнечном — вещи, переданные в музей потомками Федора Михайловича и потомками его родственников. ф |
