Пионер 1988-02, страница 52
следующую неделю надо Андрюше задать из истории царствование Бориса Годунова Выучить его нетрудно — Карамзин дома есть; да только дело не в том, чтобы выучить, а в том, чтобы понять: почему же пал Борис' Федя давно уже понял: человек не может свершить преступление даже ради благой цели, ради счастия всего человечества... Но довольно о Борисе, а то и правда не успеешь с братцем позаниматься Федя отправляется в зал. Там Андрюша раскладывает свои книжки на столе. Видит Федя среди этих книжек и латинскую грамматику Бантыш-Каменского. Эта грамматика братцу от них с Мишей перешла. Да только Андрюша счастливее их — ему не приходится латынью с папенькой заниматься. Очень грустно это вспоминать. Латинский, может, и нужен, но лучше бы учил ему кто-нибудь другой, а не сам папенька. В пансионе у Драшусо-ва, куда Федя и Миша ездили каждый день на занятия, латынь не преподавали, но можно же было найти учителя. Да папенька экономил. Он вообще на всем старается сэкономить — боится, что останемся нищими Ну уж на учебе мог бы не скаредничать он-то сам не учитель. Стой перед ним навытяжку час или больше, по очереди отвечай, а стоит только помедлить или ошибиться чуть, как слышишь крик... Но хуже всего было, если, не окончив урока, папенька бросал занятия и убегал из комнаты. Впрочем, не стоит на него сердиться никак иначе он не наказывал, а то, что часто из себя выходит, любит поворчать и на нищету пожаловаться, так это можно ему простить. Все равно лучшего отца, более о детях заботящегося, трудно встретить. А когда Федн сам начинает горячиться, спорить, папенька говаривает ему: «Эй, Федя, уймись, несдобровать тебе... быть тебе под красной шапкой!» Федя представляет себя в солдатской форме стоящим на посту у ворот Александровского института благородных девиц, представляет, как идут мимо него папенька с маменькой и малыши и как кидают они, по обычаю, ему под ноги подаяние— копейку... Кончился Андрюшин недельный отчет, Федя «согнал» братца со стола со всеми его книжками и сам за ним расположился. Теперь можно почитать вволю... Но < Квентина Дорварда» долой! Это так, дстское увлечение! Не почитать ли Нарежного, а еще лучше Гоголя. Ах. что за фантастический мастер! Учитель словесности в пансионе Чермака Биле-вич - знал Гоголя еще подростком, по Нежинской гимназии. Их учитель вообще со многими литераторами знаком — и с Вельтманом, и с Загоскиным, и с Федором Глинкой. А уроки как он ведет! У него не просто зубрежка: он учит мыслить, рассуждать и уметь выражать свои мысли Так он сам говорит, и подтверждений тому— множество... Суббота и воскресенье пролетают незаметно за чтением, разговорами, играми с малышами. Обсуждается и летняя поездка в «поместье». Конечно, поместье крошечное — меньше ста душ в сельце Даровом да в деревеньке Черемошне, но все же кое-какая прибыль есть, а самое главное — есть где малышам побегать, отдохнут!.. Вот только маменьке все больше трудов и забот... Но это будет летом. А пока утром в понедельник кучер Давид Савельев запрягает лошадей. Миша с Федей отправляются на Новую Басманную — в пансион Чермака, а Варенька — в пансион при церкви Петра и Павла, что в Козьмодемьянском переулке. На Божедомке до следующей субботы устанавливается скучная тишина... (размшшяешш & fibafwutfo' ^ т П^узнехном^ ^ Жаль, что не сохранилась настоящая обстановка детской в петербургской квартире Достоевских. Наверное, устроена была эта комната любовно и заботливо. Своих детей Федор Михайлович любил страстно, беспредельно. Маленьких — он забавлял их, возился с ними. На рождество всегда покупалась большая ветвистая елка, и отец украшал ее сам. Вечерами он заходил в детскую, чтобы попрощаться с малышами на ночь. Им разрешалось входить в кабинет, где их всегда ждали в одном из ящиков книжного шкафа вкусные сюрпризы финики, орехи, изюм, фруктовая пастила, королевский чернослив. И не только к своим — так любовно Достоевский относился ко всем малышам. В маленьком садике на углу Владимирского проспекта и Кузнечного переулка Федор Михайлович часто отдыхал во время прогулок. Не раз заставал там его, сгорбленного, худого, с впалыми щеками, совсем уже больного, один из его молодых современников, будущий народоволец И. И. Попов. Юноша всегда раскланивался с писателем, который был известен всем без исключения образованным людям а как-то раз подсел к нему на скамью. И вот что запомнилось ему: «Перед нами играли дети, и какой-то малютка высыпал из деревянного стакана песок на лежащую на скамье фалду пальто Достоевского. — Ну что же мне теперь делать? Испек кулич и поставил на мое пальто. Ведь теперь мне и встать нельзя,— обратился Достоевский к малютке — Сиди, я еще принесу,— ответил малютка. Достоевский согласился сидеть, а малютка высыпал из разных деревянных стаканчиков, рюмок ему на фалду еще с полдюжины куличей. В это время Достоевский сильно закашлялся, а кашлял он нехорошо, тяжело... Полы пальто скатились с лавки, и «куличи» рассыпались. Достоевский продолжал кашлять.. Прибежал малютка © |
