Пионер 1988-06, страница 14

Продолжение повести Б. Минаева "Друг по переписке".

Начало на стр. 1—6.

Постояла рядом и, не дождавшись ничего, вышла.

А я просто не знал, что ей сказать!!

В голове моей стучали два бестолковых слова: неужели правда? НЕУЖЕЛИ ПРАВДА?

Но с каждой секундой я все больше верил, что письмо в пути. Вот его засовывают вместе с другими письмами в большой почтарский мешок, вот оно едет в вагоне в Москву, а потом летит на самолете, на ночном самолете, который пересекает огромную равнину, накрывая ее своей огромной тенью, и эта тень на секунду накрывает и наш город. и ваш дом, и мое окно, а я уже засыпаю, придерживая рукой больной зуб, который, как ворчливый старик, иногда еще шевелится у меня во рту и что-то говорит, говорит...

Стоп.

«Подожди,- подумал я.— Ну зачем же оно летит?» — Я открыл глаза и потер лоб. Почему все не так, как я хочу, получается? Вот я хочу, чтобы письмо было отправлено, а оно попадает в руки к Вере. Вот не хочу — а оно уже поехало в московском поезде. И его уже не догонишь. А может, догонишь?

Сколько сейчас времени? Московский отправляется в двенадцать тридцать семь. В ноль тридцать семь. А сейчас еще точно нет двенадцати.

До вокзала — тридцать минут. Выскочу на улицу, потом...

Я уже натягивал брюки, когда вдруг подумал, какая все ото глупость. Как я доберусь до вокзала? А если и доберусь и даже найду поезд и вагон - ну кто мне его откроет?

Уф...

Глаза привыкли к темноте: вся комната светилась как будто изнутри голубоватым неярким светом. Это от фонаря на улице, я прекрасно знал, что фонарь висел почти над самым окошком, только его не было видно отсюда, с кровати... И все-таки этот свет действовал на меня как-то странно.

Вроде бы это был я — а вроде и не я.

Так, наверное, бывает во время бессонницы.

Я вдруг захотел в туалет и толкнул коленкой дверь в родительскую комнату.

По-моему, они спали. Отец, он точно похрапывал, а маму я не разглядел. Да и не вглядывался особенно: их комнату я всегда стремился пройти побыстрее и оттого всегда с грохотом натыкался на стул.

Здесь было гораздо темнее, только через щелочку упрямо лезла полоска такого же неяркого голубоватого света.

Я подошел к ней и потрогал рукой — в полоске блеснули мои прозрачные пальцы.

Я посмотрел, куда падает эта прямая голубая соломинка.

Она падала на стул, где лежала мамина сумка.

...Я хорошо знал эту старую красную сумку с замочком, который вечно ломался. Мама то и дело бегала но «Металлоремонтам», а отец ругал ее: «Купи новую!» «Еще чего?— отругивалась она — Пятнадцать рублей?»

Верно, пятнадцать рублей— большие деньги...

Я никак не мог понять, чего я так уставился на эту сумочку. Сомнамбула какая-то. Еще раз потрогал голубую полоску света. И вдруг понял.

А ВДРУГ ОНА НАВРАЛА?

Ноги у меня замерзли. А я стоял и не знал, что мне делать.

Было очень страшно, но я решился.

Я шел по голубой полоске медленно, шаг за шагом. Потом нащупал мамину сумку, открыл замок и засунул руку. Потом понял, что в темноте ничего не найду. Потом схватил сумку, выбежал в туалет, включил свет и защелкнул задвижку.

Все.

В сумке был кошелек с деньгами, косметика, расческа, какие-то квитанции, валидол, еще таблетки, связка ключей... Стоп! Вот одна плотно свернутая бумажка.

Я опустил сумку на крышку унитаза и поднес бумажку к глазам.

«Вера Антоновна! — было написано на бумажке материнской рукой.— Саша сегодня не придет

в школу, потому что он плохо себя чувствует. Мы с ним говорили о том, что вы нам сказали вчера. Саша признал свое письмо неправильным, переживал свою вину. Мальчик очень взволнован, поэтому я прошу Вас не заводить с ним пока разговоров на эту тему, пускай все немного уляжется. Вера Антоновна, у нас с Вами всегда были хорошие отношения, так что я на Вас очень надеюсь. Я зайду в школу через недельку, а если хотите, можете мне позвонить, я Ваших телефонов не знаю, мой рабочий: 35-56-45. Юлия Никитична».

«Так!»— подумал я. Машинально перевернул .чисток. Не зря я удивлялся, почему письмо такое мятое и столько раз, видать, свернутое-развернутое. На обороте был ответ Веры, написанный красным карандашом. Этот почерк я тоже знал хорошо, по дневнику...

Вот что писала матери Вера Антоновна:

«Уважаемая мама Саши, Юлия Никитична! Отложим наш разговор на неделю. Кстати, у Саши

Ф