Пионер 1988-06, страница 31

II

7ы> Н ^... & *f7bi

Удивителен человек.

Непрост мир человеческих отношений. Сколько в нем оттенков, красок— все и вся в этом мире неповторимо.

Как узнать первую любовь? Как беречь ее? Вырастить из почки первой симпатии, полной тайн и скрытой жизни, цветок— неповторимое чувство?

Разве вы, мой собеседник, не испугались, когда однажды поняли: ваше мальчишеское, влюбленное «я» подозрительно громко поет, просится к удивительной Ленке (Светке, Ольке), и пора идти к ней навстречу, чтобы обрести в девчонке друга, пора сказать ой: «Я и ты... Ты и я».

Бесхитростная формула — одна из ступеней человеческой любви.

Так чего же вы испугались там, давно, в детстве? О. тысячу вещей! Показаться смешным; неловким — тоже; глупым— естественно; добрым и нежным — ну, конечно же! Ласковым — этого еще не хватало. Оказывается, внутренний мир человека подчас сложнее того, который окружает нас,— мира внешнего. Пробуждение внутреннего мира, его первое движение удивляет, тревожит, мучает. Здесь важно не испугаться, здесь важно понять: я расту, я познаю, я люблю... Здесь нужно Мужество.

Но тогда вы испугались развития своей души. И решив не обращать на Ленку (Светку, Ольку) внимания, то есть забыть ее, вычеркнуть из независимой мужской судьбы, вы отрезали липкую таинственную почку своей симпатии— уф. избавился...

Нет, не избавился. Душа человека— дерево. Пока жив человек — живо это дерево. И время от времени набухают на нем почки, растут ветки и ветви, тянутся в глубину корни. От человека, и только от него, зависит, каким будет дерево его души. Здоровым, сильным, высоким, прекрасным или искривленным, изуродованным, с мертвыми сучьями, низким, как презренный, сорный кустарник на пустыре.

...Итак, дорогой собеседник, вы постарались забыть Ленку (Светку, Ольку), постарались пройти мимо, приостановили движение души. Надо же, получилось... Где она сейчас— ваша первая любовь! Даже точного имени ей не находится. Но... За первой любовью приходит и вторая, новые лица, новые люди встречаются вам. И снова появляется человек. которому хочется сказать: <<Ты и я... Я и ты».

Ага, вернулись к бесхитростной формуле, к одной из первых ступенек любви... Вы будете возвращаться к ней же, если не сумеете хоть чуточку дать вырасти дереву вашей души. Любовь — такая трудная работа. Такое удивительное преодоление себя!

Все хотят— особенно в отрочестве, юности — быть похожими на знаменитых людей. Наверное, со стороны чужие лавры и награды кажутся желаннее, весомее. Неплохо иметь идеал и следовать ему. Но нелегко повторить чужую жизнь, почти невозможно. (Помните, все и вся в мире неповторимо?) Трудно создавать свой путь, труднее, чем повторять чужой. Но это самый верный выбор: быть самим собой, стать самим собой, стремиться к себе самому.

Конечно же, сам себя в одиночку не создашь. Без окружающих людей, книг, учебы, работы, без всего того, что вмещается в пестрое понятие «человеческая жизнь», не выйдет личности, гармоничной и глубокой.

Всем, наверное, хочется заполучить бесстрашие Суворова, талант Пушкина, звездную славу Гагарина. верность Нины Чавчавадзе. Без усилий, без рабо

ты над собой, без борьбы за успех не будет ни бесстрашия, ни славы, ни таланта, ни великой любви.

Я уверена: когда человек проходит мимо первых движений души, спеша отмахнуться от них. как от назойливых насекомых, предпочтя спокойствие и железное безразличие; когда человек не умеет даже вспомнить свои первые сомнения, боль, вопросы— он начинает терять себя как личность. Тускнеть. Сливаться с толпой. Каждое наше душевное проявление не живет отдельно, оно — звено цепочки. Или вспомним предыдущее сравнение — оно или ветка, или лист, корень одного дерева— нашей души...

Ill

Телефонные разговоры с человеком из дома напротив продолжались уже целый месяц. И однажды он сказал:

— Слушай, приходи ко мне в гости.

Он предлагал мне реальное знакомство. Почему-то я быстро согласилась. Мне представлялось, что все легко у нас сложится, продолжатся доверительные беседы; мне казалось, я знаю этого любопытного мальчика долго, хорошо, как никого другого. Он мне нравился, телефонный знакомый. Я, наверное, даже влюбилась в него.

...Дверь открыл невысокий темноволосый мальчишка, ошарашенный и скованный.

— Проходи, привет,— сказал он хрипло. Его голос не был похож на тот доверительный, телефонный.

Ужас и стыд накатили на меня. Зачем я здесь? Зачем были глупые длинные разговоры о любви? Как я могла откровенничать с этим испуганным школьником, обитателем душной квартиры?

Я ушла от него через полчаса. Ушла навсегда, решив, что мальчишка совершенно не нужен мне в друзьях, он — другой, не такой, каким я его представляла, неинтересный, обыкновенный, как все.

Лето я прожила с мыслью, что меня обманули.

В шесть лет я боялась смерти. Непонятно, откуда пришел ко мне этот страх. «Мама,— спросила я как-то вечером,— а как это — умереть?». «Брось болтать глупости»,— ответила мама. Меня уложили спать и оставили в темной комнате одну. Я отчетливо помню, как тихо было вокруг, как я долго не могла уснуть, как время будто остановилось, и кто-то черный, жуткий прошел мимо... «Мама!!» — завопила я на весь дом. Она прибежала с кухни. «Мама! Я умру?!» — и заплакала.

Мама начала меня утешать, гладить по голове, подтыкать под бока и ноги одеяло, обнимать своими добрыми руками. И хотя мама не пообещала мне, что я буду жить вечно, страх отступил, растворился.

В тринадцать лет я боялась, что меня никто никогда не полюбит. В один прекрасный день я увидела себя будто со стороны. Лицо— шире некуда, глаза — дурацкого цвета, фигура... О фигуре вообще ни слова — фу... Страх будущей многолетней нелюбви, обречения на одиночество душил меня, кровь приливала к щекам, хотелось бежать от себя. От себя, ото всех. Что ты на меня уставился, Костя Булгаков?

Четырнадцатилетний Костя, мальчик, похожий на Блока-гимназиста, сказал мне в тяжелую минуту: «Я тебя люблю», посвятил стихи со слабыми рифмами, будто сломанные стебли цветов. Он спас меня еще от одного страха.

ф