Пионер 1988-08, страница 49

...В Ясной дети, хотя у них и были гувернеры и учителя, хотя и надо подчиняться каким-то взрослым правилам, девать уроки и вести себя прилично, жили своей детской компанией вольно и интересно. Да и как иначе можно жить среди деревьев, кустов, цветов, мошек, птиц, лошадей... среди того, что называют невыразительным словом «природа» и что в действительности есть чудо, неотторжимой частью которою является человек.

Много позже, уже став великим писателем, Толстой с ужасом и отвращением говорил о городской жизни. Причин этому отвращению было множество, и одна из них — отделенность человека от живой природы. И, наверное, более всего было жаль Льву Николаевичу детей, растущих в городах: они не могут проснуться от песни зарянки за окном, не могут, выбежав из дома, со всего маху броситься в заросли цветущей черемухи, не знают, как душисто пахнет липа, не умеют различить калину и рябину... они отторгнуты от красоты мира и, значит, никогда не достигнут в своем развитии гармонии.

Что было бы, если бы семья Толстых жила не в Ясной Поляне, а в городе? Вырос бы Лев Толстой в писателя? Может быть, и вырос, но уж точно — не в такого, каким он стал на самом деле. И уж совершенно точно, в городе не могла бы родиться тайна зеленой палочки, которая запала в душу маленького Левушки и не исчезла, когда мальчик превратился во взрослого.

О существовании тайны объявил Николенька Толстой, когда ему было 11, а младшему брату, Левочке,- 5 лет. Когда эта тайна откроется, объяснил тогда Николенька, «все люди сделаются счастливыми, не будет ни болезней, никаких неприятностей. никто ни на кого не будет сердиться и все будут любить друг друга». Сама же тайна, посредством которой Николенька хотел сделать людей счастливыми, была «написана им на зеленой палочке, и палочка эта зарыта у дороги, на краю оврага старого Заказа». Там, в Заказе против оврага, на месте зеленой палочки, и похоронен Лев Толстой, который всю свою долгую жизнь стремился раскрыть тайну счастья для всех людей...

детстве сам Толстой вспоминал как о чем-то особенно светлом, прекрасном, гармоничном. И, может быть, та давняя эпоха Ясной Поляны виделась |Льву Николаевичу из старости чистой и гармоничной потому, что действительная его жизнь вся — и внутренне и внешне была в разладе, в негармонии.

Но детство и вместе с ним старый дом можно считать «преданием» Ясной Поляны. И хотя невероятно интересно представлять себе мальчика в льняных кудрях, младшего из четырех братьев, Левку-пузыря, как прозвал его отец, мальчика, растущего между любящими и любимыми людьми, в согласии с окружающими его деревьями и травами,— еще более интересно представить себе мальчика этого выросшим и сформировавшимся в великого писателя Льва Толстого. (Впрочем, сформировавшегося, то есть застывшего без развития Толстого представить невозможно: он формировался и развивался всю свою жизнь...)

Когда большой дом продали на вывоз, воспитательница Левочки Толстого и его братьев, «хранительница» Ясной Поляны, дальняя родственница Толстых, которую все называли тетенькой, Татьяна Александровна Ергольская. переехала в пра

вых! флигель. Вместе с ней поселился и вернувшийся в Ясную Лев Николаевич. Левый флигель стоял пустой; точнее, не пустой (туда перенесли часть мебели и библиотеки), а нежилой.

Это еще только многие годы спустя флигель станет называться «флигелем Кузминских* — по фамилии живавшей там в летние месяцы с семьей свояченицы Льва Николаевича, Татьяны Андреевны Вере, в замужестве Кузминской. И это еще только после превращения Ясной Поляны в заповедное место в левом флигеле расположат .литературный музей. А пока, с осени 1859 года, здесь разместилась школа.

«Отказавшись» от литературы, как будет он «отказываться» от нее еще не раз, Лев Николаевич, кроме дел хозяйственных, вроде выращивания в оранжереях персиковых деревьев, занялся образованием народа. Народ, однако собственные Льва Николаевича крепостные,— на школу вначале смотрел как на барскую забаву да и вообще сомневался, можно ли ребят чему-нибудь выучить, если и денег за учение не брать, и учеников не пороть. Позже взгляд этот переменился, и, как рассказывал сам Толстой, крестьяне говорили, что «... в Яснополянской школе всему учат и всем наукам, и такие дошлые есть учителя, что бяда: — гром и молнию, сказывают, приставляют! Одна; че. ребята хорошо понимают— читать и писать стали».

Ясная Поляна в ту пору была словно «остров» добираться до нее было трудно, а осенью и весной вообще невозможно: железную дорогу в этих местах строить еще не собирались, а в карете по раскисшей колее ехать было мучение.

И вот в этом отъединенном от всего мира месте родилась невероятная, по тем временам совсем невозможная школа. И дело даже не в том, что барин, «грах», учил детей своих крепостных (в конце концов одно это можно было бы объяснить прихотыо или чудачеством). Но было в этой школе нечто такое, что и сейчас, в наше время, «живо*. И более того: идеи Толстого-учителя удивительно совпадают с идеями сегодняшних наших лучших учителей и завтраилшх их последователей, студентов и школьников, которые решили стать учителями в обновленной школе.

Домашних заданий в Яснополянской школе не задавали, тишины и порядка на уроках не требовали. Ученики могли не приходить на урок, если он казался им скучным, могли спорить с учителем и не соглашаться с ним. Человеку постороннему, в первый раз попавшему в школу ко Льву Николаевичу, представлялось, что во флигеле-школе царит полный беспорядок, дети ходят на головах, а учитель не может с ними справиться. Но на самом деле этот «беспорядок» был полон внутреннего порядка.

Однако если кто-нибудь захочет подробнее узнать о жизни Яснополянской школы, ему надо будет обязательно прочесть журнал «Ясная Поляна». В этом журнале описано, как дети учились петь, и как проходили уроки географии, чтения, рисования, истории, математики, и как мальчики вместе с Львом Николаевичем сочиняли рассказы. По этим описаниям можно понять, что «дух школы» (это название придумал Толстой) в Ясной Поляне был свободный, веселый, помогающий детям быстрее постигать науки. А еще по этим описаниям и по воспоминаниям учеников Толстого можно понять, какой замечательный учитель был Лев Николаевич. Дети очень быстро почувствовали это, перестали звать Толстого «васятельство» (как

г-§

ф