Пионер 1989-09, страница 23

Но потом... потом началось что-то странное.

Сперва нам показалось, что незнакомец показывает фокусы.

Он свернул газету в трубочку и стал смотреть в нее одним глазом. Потом посмотрел ее на свет, разорвал на две части, начал складывать петушков.

Тут уж мы не выдержали:

— Что вы делаете? — спросил редактор.

Неизвестный поднял голову и спокойно произнес:

— Как что? Разве не видите: читаю!

2

Мы все были поражены.

А незнакомец, не смущаясь, пояснил:

— Ведь это иностранная газета. Поэтому я ее так и читаю.

— Очень странно,— пробормотал редактор.— По-вашему, раз газета иностранная, значит, ее и читать надо как-то по-странному. Так. что ли?

— Напрасно вы смеетесь, печально сказал незнакомец.— Если бы знали, кто я такой...

— Кто же вы такой? — нетерпеливо закричал редактор.

— Я? Ведь я специалист по чтению.

3

Через полчаса мы узнали всё.

Оказывается, есть такая страна, где «специалист по чтению» — это вроде какой-то должности.

Эта страна — Румыния.

Таинственный незнакомец всего лишь месяц тому назад приехал из Румынии. Он по происхождению русский и жил все время в Бессарабии.

В Румынии, оказывается, газеты действительно надо уметь читать, и не всякий это может.

Дело в том, что в Румынии все запрещено. И не только коммунистические газеты. Где уж там! Меньшевистские и даже многие буржуазные газеты, и те не могут пикнуть.

Кто-то сказал однажды:

— Не свобода печати, а свобода пищати.

И вот, чтобы правда дошла до читателей, в Румынии журналисты приучаются пищать на особый лад.

И часто бывает так. Прочтешь статью по-обыкновенному, как надо спева направо— ничего особенного. А потом вдруг начнешь первые буквы складывать,— смотришь, что-нибудь и получится.

Правда, и это удается очень редко.

Румынская цензура придирается ко всему.

Недавно в одном детском журнале, издающемся

Я доктор. Одиннадцать пет тому назад меня вызвали в Смольный, в институт благородных девиц. Быпо это зимой, шеп снег.

По улицам разьезжали казаки, трамваи не ходили, мосты были разведены.

В Смольном меня проводипи в кабинет врача.

Графиня Варвара Платоновна, начальница института, сказала мне:

— Наш преподаватель истории Иван Иванович Зуппе спит третий день не просыпаясь. Он заснул на уроке. В городе беспорядки, стрельба, и мы никак не могли перевезти его в бопьницу. Посмотрите на него.

В эту минуту стекла задребезжали от выстрела.

на русском языке, была напечатана картинка: снежная баба тает под лучами сопнца.

— Я не могу пропустить этого рисунка,— сказан цензор.— Под бабой вы подразумеваете Румынию. У нее пицо спегка похоже на нашего премьер-министра. А вот у нее правый бок отваливается. Это вы на Бессарабию намекаете.

4

/lei двадцать тому назад был в Петербурге такой случай.

Один художник нарисовал стадо ослов и принес в редакцию журнала. Рисунок взяли, провели через цензуру и попожили «в запас», на всякий случай.

Через некоторое время в Москве собрался дворянский съезд. Редакция вспомнила о запасных ослах и решила их поместить в журнале. Так номер и вышел с ослами.

На следующий день взбешенный цензор вызвал к себе редактора.

— Это вы что же,— сказал он,— оскорблять дворянское сословие? По-вашему, выходит — дворяне ослы? Нет, это вам так не пройдет.

Похожее происходит сейчас в Румынии.

Там цензура запрещает подписи под самыми простыми рисунками.

Поэтому в Бессарабии «специалисты по чтению» попьзуются почетом и уважением.

Их приглашают в гости, поят чаем, дают взаймы.

Зато и «специалисты» до тонкости знают свое дело. В иной картинке ничего, кажется, нет. кроме деревьев да водички. А специалист возьмет журнал, перегнет раза четыре— смотришь, и уже никаких деревьев нету. Вместо них нарисована страшная рожа какого-нибудь генерала или министра.

5

«Специалист по чтению» рассказывал очень долго.

Вдруг он омрачился и со вздохом сказал:

— А плохо все-таки у вас в России. Дня меня плохо. Я первые дни. как только приехал, на здешние газеты накинулся. Думал, что тоже найдется какая-нибудь работа. Уж как я их ни сворачивал, эти ваши газеты — и крендельком и стрелкой,— ничего не попучается. Все у вас скучно как-то. Вот я увидел сейчас иностранные газеты, и прямо на меня чем-то родным повеяло. Ну, думаю, хоть сейчас душу отведу...

(1927)

Все вздрогнули, кроме маленького человечка в синем сюртуке с золотыми наплечниками.

Он лежал на диване, раскинув руки. В правой руке был крепко зажат кусок мела.

Я выслушал его и сказал:

— У него летаргический сон. Это очень интересный случай. Есть ли у него родственники?

— У него никого нет,— печально сказала графиня.

— Тогда я отвезу его в свою клинику.

Четверо сторожей подняли Ивана Ивановича и понеси и к выходу.

С тех пор прошло одиннадцать лет.

Вчера Иван Иванович проснулся и спросип у меня:

21