Пионер 1989-09, страница 54

была покрашена в синий и надпись имела «Сантехника*.

Шофер Басилов жал на педали, рядом с ним трясся капитан. Гражданин Лошаков, к которому очень подходило слово «потерпевший», мучительно вздрагивал на заднем сиденье рядом с Васей и Таракановым. Потрясенный бандитским ограблением, он был еще дополнительно ошеломлен тем. что попал в город Карманов.

«Как же это я промахнулся мимо Курска?» — мучительно раздумывал он.

— Вот оно!— закричал Лошаков.— Вот оно, место преступления!

Машина остановилась, и место преступления чуть-чуть отодвинулось, не давая колесам себя изгадить.

В чистом поле, в чистом снежном поле лежало, как известно, место преступления. Ничтожной одинокою точкой под бесцветным небом. И ничего особенного на этом месте, конечно, не рыло. Только босые следы Лошакова, которые направлялись в город, как они думали, Курск, и следы санных полозьев, которые двигались в другую сторону.

В город Картошин, — сказал старшина.— В Картошин поехали на рынок баранов продавать.

Машину развернули и поехали по следам санных полозьев в город Картошин, а место преступления осталось лежать в чистом поле под серым небом. Когда-нибудь послезавтра пойдет снег, занесет следы босых ног, растают к весне снега, вырастет на месте преступления клевер и ромашка девичья, и никто уже не узнает. что над ромашкою когда-то с гражданина Лишакови сняли сапоги.

«Вот так и ходи по земле,— размышлял Вася,— кто знает, простая ли это земля? А не место ли это прошлого преступления?»

Вася глядел на белые поля, на дальние деревни и видел там. вдали за снегами, колокольню, а под нею какую-то черную точку. И поля, и деревни, и колокольня, и особенно эта черная точка казались ему связанными с различными преступлениями.

— Точка.— сказал он. поднимая палец,— возможно, преступная.

— Что еще за точка? — заворчал капитан.— Где бинокль?

Бинокль вытащили из-под сиденья, стерли с него, так сказать, машинное масло и направили окуляры на точку, возможно, преступную.

— Санная подвода,— сказал капитан и передал бинокль потерпевшему.— Гляньте, не ваша ли?

Потерпевший долго пристраивал бинокль к носу, крутил его и вертел.

Не пойму, моя ли кобыла? Хвост вроде тот, а баранов не видно.

До деревни Спасское, чью колокольню заприметил Вася, оставалось два километра, когда двусторонняя машина стала настигать санную подводу.

— Моя кобыла Секунда, моя! — тревожно шептал потерпевший.— И тулуп вон тот справа мой!

— Ложись! — приказал ему капитан, и потерпевшего затолкали на дно машины, где давно уж дремал Матрос. Потерпевший съежился рядом, что-то шепча про баранов.

Заприметив машину, санная подвода съехала с дороги. Ясно были видны два человека в санях. Один держал руку в соломе, которая прикрывала обрез, другой прятался за бараном.

— Сейчас стрелять начнут.— сказал шофер Басилов, и старшина клацнул пистолетом.

«Вот тебе и подключился,— думал Вася.— Сейчас так ляпнут пулею в лоб— сразу отключишься... Эх, оружия у меня нет! Что делать? Остается одно — гипноз. Буду их гипнотизировать!»

И тут Вася предельно напряг свою переносицу, впился глазами в санную подводу, и его огромный гипноз устремился к бандитам.

Волны гипноза потянулись над снежным полем, поплыли медленно, опутали санную подводу невидимой нитыо, и немедленно заснули в санях два гусака, зевнул баран...

— Слушай мою команду! — сказал капитан.

Глава 7» Варвары

— Кажись, погоня... зря мы того лопоухого живым оставили, настучал.

— Да нет, это не погоня. Это какой-нибудь председатель колхоза едет на скотный двор.

— А я говорю: погоня! Главное— стреляй первым. Как только машина встанет сразу по стеклам!

— Съедем с дороги в сторону... в сторону! Тпрру, дохлятинка!

«ГАЗон» настигал. Ржавый снег летел из-под его бензинового брюха. Секунда прянула влево, и сани врезались в снег. «ГАЗон» с ревом промчался мимо. Он ворчал и ворчал, удаляясь.

— «Сантехника», а ты говорил— погоня.

— Пронесло...— вздохнул Обрез, переводя дыхание,- Тьфу, черт, не пойму, что это в воздухе, нитки какие-то?!

— Паутина, что ли? сказал и Наган, обтирая нос и лоб.

— Откуда зимой паутина?

Так и не разобравшись, откуда взялась паутина, и, конечно, не догадываясь, что это следы Васиного гипноза, они снова выбрались на дорогу и поехали к деревне Спасское. Миновали первые баньки и сараи, занесенные снегом. В деревне гоготали гусаки, а гусаки из мешков сдержанно им отвечали.

Было воскресенье, из-за сарая доносилась песня:

Следку ягоду ели имеете, Горьку ягоду я одна.

На дорогу вывалились три мужика в валенках и полушубках. Они шатались и горланили про сладку ягоду. Один шапку где-то потерял, размахивал руками, оступался и падал, его кое-как подымали. Под ногами пьяных крутилась собачонка. Она повизгивала и лаяла, недовольная хозяином.

— Во ведь пьяный,— сказал Обрез,— как новогодняя елочка.

— Да они все, как елочки.

И вправду, рожи у мужиков сияли и сизели, носы краснели, глаза горели.

— Эй, с дороги, варвары! крикнул Обрез, привставая в санях.

— Милый... дай кобылу поцелую! — крикнул варвар без шапки и чуть не упал под лошадь.— Кобыл, а кобыл! Иди сюда!

И он вправду схватил кобылу под узду, чмокнул в нос.

— С дороги! С дорога! — кричал Обрез.

Пьяные расступились, а рыжая собачонка

вдруг вскочила в сани и вцепилась в барана. Безымянный баран заблеял.

— Ты что это, а? Барана трогать! — закричал Наган, стараясь отодрать собаку от барана.